Старик, сидя в корме, помогал шестом. Вышли на стремнину. Олег впрягся в бичеву, как бурлак, и хлёстко пошёл вдоль берега. Старик сидел в лодке и рулил шестом. Таким образом они тянулись уже около часа, а старик все молчал и не давал команды остановиться.
«Зря так далеко затягиваемся. Может Марина пришла бы или приехала верхом на лошади», — подумал Олег и поймал себя на том, что думает о ней постоянно. Мысль его работала в двух направлениях, и эти направления не были ни противоречивы, ни обособленны, а словно вились верёвочкой, не мешали одно другому. Одно направление — явственное и осознанное — было связано с тем, что из военкомата уже пришла повестка, и у него осталось всего три дня — воскресенье, понедельник, вторник, — в среду отправка; другое то появлялось подспудно, то исчезало, то вновь появлялось на секунду и обжигало душу сознанием, что Марина нравится ему все больше и больше. И именно потому, что она нравится ему, ещё сильнее хотелось познакомить её с дедом и бабушкой и вообще устроить перед отправкой в армию этакую вечеринку или помолвку и посадить её на почётное место в просторном деревенском доме и любоваться всей многочисленной роднёй на неё, и родня любовалась бы попутно и им, Олегом, и благодарна была бы ему за то, что вот он отыскал такую девушку и принёс в просторный деревенский дом стариков столько свету и радости, и подобным мыслям не было конца.
«Чертовщина какая-то, — ругался про себя Олег. — Взбредёт в голову и ничем не вышибешь».
… Рыбалка была удачной. Поймали ельцов и окуней ведра полтора, несколько щук и тайменя килограммов на семь. Старик явно жадничал, уговаривал Олега бросить сети то в одном новом месте, то в другом, и в итоге жадность его обернулась худым концом. В одной тихой заводи он прежде никогда не ставил сетей, а сегодня вдруг решил попробовать. Рискнул на свою шею. Трехстенку зацепили за корягу и порвали, а в ельцовку натыкалось полно ершей. Выплыли на берег. Стали выбирать. Старик колол о плавники руки и матерился. Олег торопливо и молча выбирал сеть, боялся опоздать к трамваю. Но ёрш — это не елец. Иной столько напутает вокруг своих колючек, что не знаешь с какого боку подступиться. Времени было потеряно уйма. Рыбаки все ещё возились с сетью, когда послышался гудок. Из-за поворота показался белый теплоход. Олег опустил руки и со злостью пробормотал:
— Теперь хоть в лепёшку расшибись — бесполезно.
— Чего? — спросил старик.
— Ерши, говорю, проклятые, — сказал Олег раздражённым голосом. — Откуда их здесь столько.
— Не поверишь, — сказал старик и стал бить себя кулаком в костлявую грудь. — Всю душу отравили, — и начал рассказывать, как однажды ёрш укусил его за палец. А другой раз вытащил сеть, и в ней ни одной свободной ячейки — сплошь ерши. И пошёл врать, и пошёл…
Олег не слушал, что ещё болтал старик о случаях из своей долгой рыбацкой жизни. Он думал о Марине, воображая, как она стоит сейчас на берегу с рюкзаком за спиной, и возле ног её большие брезентовые мешки. Вот теплоход уже причалил, и она разговаривает с капитаном. А капитан молодой, пижонистый, высунулся в окно рубки в своей форменной рубахе и в фуражке с кокардой и ей улыбается. И конечно же, согласен подвезти бесплатно. Сам лично сбегает по трапу на берег и несёт на палубу её вещи. То, что в данную минуту происходит именно это или нечто похожее на это, Осинцев не сомневался, и возникло жгучее чувство ревности. И ещё досадно и до слёз обидно стало, что не простились по-человечески. Всё-таки, можно сказать, почти родной стала за эти сутки.
Олег склонил голову, кое-как взял себя в руки и посмотрел на ерша, который был у него в руках. Запутавшись в зелёных нитях сети, ёрш ещё шевелил жабрами.
«Что, плохи наши дела? Вот так… Живёшь, живёшь себе спокойно, не замечаешь, как годы летят, и вдруг наступает момент — начинаешь чувствовать, как земля поворачивается вокруг своей оси. Вчера, примерно в это время гроза началась. Значит, сделала полный оборот, — Олег с грустью посмотрел на Ангару. — Можно разыскать тебя, конечно, в экспедиции. Но стоит ли? Через три дня в армию. Да и как это всё будет выглядеть, если появлюсь в экспедиции? Она может подумать, если спас, значит имею на неё права… Нет, в экспедицию нельзя. Что же тогда делать?.. Наверно, надо выбросить все из головы. Выбросить из головы и поставить на этом точку. Она вон какая, а что я? Если бы не вчерашний случай, пустое место я для неё, вот что. Значит, надо ставить на этом крест. На этом и завяжем тугим морским узлом на веки-вечные. Что ж, прощай, Марина. Не обессудь, что так получилось. Плыви в свою экспедицию, и дай Бог тебе счастья…»
Простившись в мыслях с нею навсегда, он посмотрел на высокий скалистый утёс, возле которого выбрались вчера на берег. Освещённый солнцем, он был хорошо виден отсюда. Над ним было чистое небо. Какое-то особенное. Чересчур синее. Такое не всегда бывает даже в более поздний час. На сердце было и без того холодно, и небо именно в том месте синее, как лазурь. Олег отвернулся и опустошённый и безразличный ко всему, опять склонил голову над ершом.
Теперь спешить было некуда. Провозились с сетью ещё не менее часа и когда закончили, Олег с язвительной улыбкой спросил:
— Что, дед, напоследок забросим разок?
— Тут что ли? — старик устало поднялся и, вытирая пальцы о резиновые сапоги, прибавил: — Пусть тут леший забрасывает. Айда домой, уху варить.
Вниз по Ангаре плыли быстро. Олег сидел в вёслах и подгребал. Когда подплывали к Ольховке, старик, сидевший в корме, пристально глядя на берег, сказал:
— Твоя краля кобылу пасёт.
Олег вздрогнул, повернулся и увидел на берегу возле самой воды Марину, державшую в поводу лошадь и махавшую ему свободной правой рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146