Он положил стопку дел на стол и стал сосредоточенно рыться в ней. Диночка сначала оторопела, не понимая, с чего бы ему сегодня-то вернуться, потом щеки её словно надулись воздухом, покраснели и готовы были вот-вот лопнуть от смеха. Глядя на копающегося в делах Тальянова, она не выдержала и прыснула едва слышно.
Старик, найдя все то же письмо, сурово взглянул на неё.
— Все смешки. Все бы смеялась, — ворчливо проговорил он. — Посерьёзней на твоей должности быть надо.
— Вы с чего это, Алексей Васильевич. Я вовсе не смеюсь, — отвечала Диночка, сделавшись вдруг серьёзной. — Вечно вам что-то кажется.
Тальянов, ничего не отвечая, положил деловито найденное письмо сверху стопки, и семеня пружинистыми сухопарыми ногами, пошёл на доклад.
Тальянов был один из немногих работников обкома, которые заходили к первому секретарю без предупреждения и в любое время. Это был человек, как нельзя кстати подходивший в помощники к Сергею Николаевичу. Ворчливый, смешной и сухой на вид, он обладал адским терпением до буквочки изучать поступающие на имя первого секретаря дела, внимательно выслушивать любого, рвущегося на приём к нему и необыкновенным даром скоро понимать самую суть того, что хочет решить человек с помощью обкома партии. Схватывая же эту суть и понимая действительное положение вещей, он зачастую просто и быстро решал мелкие вопросы сам, и человек, жаждущий найти истину и взывающий о помощи, только оставался благодарен ему. Это была к тому же сердобольная душа. Многие, во истину страдавшие люди, обязаны ему помощью. Так что в этом отношении он был хорошим дополнением к Сергею Николаевичу. Дело же с письмом, которое он отложил из-за плохого расположения духа Сергея Николаевича, вообще не имело отношения к обкому, и его следовало бы сразу отправить в другое место, но Тальянов решил во что бы то ни стало повлиять на ход дела через Сергея Николаевича и ждал удобного момента.
У Сергея Николаевича в то время, когда Тальянов вошёл к нему, находились секретарь обкома по сельскому хозяйству и заведующий сельхоз отделом обкома. Все трое оживлённо обсуждали последнюю сводку о хлебосдаче. Столы в кабинете, обтянутые зелёным сукном и мягкие кожаные кресла, и стулья, и длинные жёлтые шёлковые шторы на окнах, и большая карта области, — всё залито ярким солнечным светом. Ничто здесь не нарушало общей ласковой и светлой гармонии. Но люди, сидевшие здесь, не радовались солнцу. Были угрюмы и задумчивы. Сергей Николаевич говорил что-то о деле, о хлебосдаче. Он поворачивал голову то в сторону одного собеседника, то в сторону другого, сидевших перед ним в углах Т-образного стола. Пепельно-серые с проседью длинные волосы его, гладко зачёсанные назад, блестели как лавсановые нити, и крупный, с горбинкой нос поворачивался из стороны в сторону.
— Что у тебя? — спросил Сергей Николаевич, прерывая разговор и обращаясь к Тальянову.
— Пакет из Москвы, и больше особенно ничего, — ответил Тальянов, кладя дела ему на стол. — Тут отпечатанный протокол последнего заседания бюро, сводки о выполнении плана третьего квартала предприятиями промышленности и одно маленькое письмо. Весьма необычный случай, Сергей Николаевич, — сказал Тальянов, переминаясь с ноги на ногу. — Вот оно, сверху лежит. Пожалуйста, посмотрите.
— Ладно, посмотрю, — сказал Сергей Николаевич, пододвигая к себе бумаги.
Тальянов, чуть нагибая седую голову с вьющимися волосами по привычке вперёд, а получилось вроде как бы в знак подобострастия, — повернулся и с сжавшимся сердцем, в таком состоянии, какое бывает у человека, сделавшего неприятность своему близкому другу, о которой пока ещё тот не знает, вышел из кабинета.
Через час Сергей Николаевич пригласил Тальянова к себе и дал ему разгон.
— Ты зачем мне это письмо подсунул? Ты что, первый день у меня помощником? Я не ректор, чтобы решать такие вопросы.
— Знаю, Сергей Николаевич, — виновато ответил Тальянов.:
— А знаешь, так в чём же дело?
— Не хочется упускать парня. У нас ведь в области с Отечественной войны всего двое осталось. Оба глубокие старики. А тут молодой парень. Жалко упускать. Да и с институтом-то дикость какая-то. Надо срочно исправить. — Алексей Васильевич умолк.
— Ты как Дон Кихот, — ей-богу! Всю кривду на земле хочешь выправить, — сказал Сергей Николаевич, включая настольный вентилятор.
Он посмотрел на помощника. Тальянов стоял с таким виноватым просящим видом, что он невольно усмехнулся.
— Ну ладно, — сказал Сергей Николаевич, и, помолчав, прибавил: — Ты вот что, отдай это письмо Дергунову. Он разбирает какое-то дело, связанное с торговлей, пусть за одно решит и это. Тут ведь случай-то необычный. Занятия в институте начались. Группы укомплектованы. Надо посоветоваться кое с кем, а мне не до этого. Сегодня отправляюсь в Москву. Веришь нет, но первый раз еду в Москву с такой неохотой. Этот Яковлев, Шеварднадзе… Век бы их не видеть. Роют как кроты. Они думают, мы не видим куда они роют. Мы все видим! — Сергей Николаевич угрожающе постучал пальцем по стеклу. Взял в руки письмо: — Бедолага полковник, который пишет. Он ведь ни сном ни духом… Совсем зря проливал кровь в Афганистане. Сушился там как вобла девять лет. Ради чего, спрашивается?.. Забери письмо. Отдай Дергунову.
Сергей Николаевич подал Тальянову письмо, и тот вышел довольный, что всё обошлось благополучно. Хотя пока и не решился вопрос, но Тальянов знал — решится быстро, ибо дело шло к второму секретарю Борису Петровичу Дергунову, который не любил ни проволочек, ни бросать слов на ветер.
Борис Петрович как раз в этот день вернулся из командировки с северных районов, где не было дождей и заготовка хлеба шла полным ходом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146