Я молчал. Она была права. Пока я размышлял, Мари на медленной скорости двигалась вперед. В конце улицы, на Т-образном перекрестке, она повернула направо. Дорога здесь, хоть и оставалась по-прежнему широкой, была совсем темной. Свет фонарей стал более тусклым, расстояние между фонарями увеличилось. Вокруг все было в точности как описывал Харада. Одни только старые склады. Ни одной живой души. Снова тупик. Наверно, здесь заканчивается причал. Поворот есть только направо, в сторону центра. Она вопросительно взглянула на меня.
– Не здесь, – проворчал я, и она развернулась, чтобы вернуться по той же дороге. Как только мы миновали недавний т-образный перекресток, я увидел нужное здание. Через дорогу, на самом краю причала, стоял склад, выкрашенный в радостный желтый цвет. Ярким пятном выделяясь на фоне темного ряда складских зданий, он тем не менее мало чем от них отличался. Над небольшой пристройкой, похожей на административное здание, горел фонарь. Я взглянул на часы. Ноль сорок. Похоже, ни «Подсолнухи», ни Тасиро пока не прибыли. Мы проехали желтый склад, дорога закончилась. Я попросил повернуть налево, Мари молча подчинилась.
Когда мы оказались в начале причала, почти на Харуми-дори, я коротко сказал:
– Я выйду здесь.
Она аккуратно затормозила у тротуара.
– Спасибо, – сказал я, – теперь поезжай обратно.
Не двигаясь с места, она сосредоточенно смотрела перед собой. Кажется, о чем-то размышляла. Затем медленно повернулась ко мне:
– Не знаю, что тут произойдет, но кое в чем я раскаиваюсь. Я должна признаться тебе в одной вещи. Вообще-то следовало рассказать раньше…
– Ты о тех пометках, которые ты по-французски написала в сборнике писем Ван Гога?
Она опешила. Приоткрыв рот, Мари ошарашенно смотрела на меня и наконец спросила резко осипшим голосом:
– Так ты знал?
Я кивнул:
– Почерк действительно был очень похож на почерк Эйко. Но те, кто связан с миром живописи, знают одну важную вещь. Когда я был старшеклассником, во многих музеях еще висели таблички с предупреждением: «Запрещается использовать фотоаппараты и перьевые ручки». Дело в том, что в те годы посетители, делая пометки, могли нечаянно тряхнуть такой ручкой и забрызгать чернилами экспонаты. Теперь это в прошлом. Именно поэтому Эйко на работе всегда пользовалась шариковой ручкой или карандашом, но дома она неизменно использовала перьевую ручку и никогда не изменяла этой привычке. Старомодной привычке. А твои пометки были сделаны шариковой ручкой.
В ответ она едва слышно прошелестела:
– Вот как?
Я взялся за ручку дверцы:
– Ты обещала. Уезжай. Ты ведь обещала вернуться на Гиндзу.
Однако она по-прежнему смотрела на меня:
– Не хочешь спросить, кто мне приказал?
– Я догадываюсь. Тебя напрямую попросил об этом Нисина?
Снова тихий голос в ответ:
– Откуда ты знаешь?
– He так много найдется людей, которые знали, как писала Эйко латинскими буквами. Харада не сталкивался с Эйко по работе. Значит, больше некому. Ты ведь бывала у Нисины в офисе. Ты сама говорила, что слышала, как они говорили о торговле картинами. Не думаю, что многие вхожи в его кабинет. Я только что оттуда, и его офис произвел на меня именно такое впечатление. Думаю, это он велел тебе потренироваться в подделке почерка Эйко, пообещав, что Харада заплатит миллион в качестве выходного пособия. Ведь так тебе сказал Нисина?
– Да, все так, – тихим прозрачным голосом ответила она, – менеджер сказал, что это выходное пособие. Думаю, он искренне в это верил.
Мне вспомнилась наша встреча с Нисиной. Держа палец на спусковом крючке и глядя ему в глаза, я решил опустить этот вопрос, хотя он напрашивался в первую очередь. Ответ наверняка остался бы с внешней стороны клетки, которую старик для себя построил.
Мои мысли прервал ее голос:
– Тебе не кажется, что вознаграждение в миллион иен – это заманчиво?
– Кажется. Но ты, помнится, однажды запросто проиграла фишки на десять миллионов.
– Это не деньги, – возразила она, – я уже говорила. Помнишь, я рассказывала тебе, как школьницей выиграла в лотерею миллион иен. К фишкам на десять миллионов можно относиться только как к игрушке. А вот миллион иен – это нечто вполне осязаемое. Только руку протяни – и вот она, самая крупная сумма, которую мне доводилось держать в руках. И всего-то нужно вписать в книгу слова на французском. Ради этого можно и постараться. Такую малость можно простить, тебе не кажется? – Она улыбнулась. – Ну, я поехала. – Ее голосу вернулась обычная уверенность, пожалуй даже решимость. – У тебя ко мне больше нет вопросов?
– Вообще-то есть один. Я его уже задал однажды, но так! и не получил ответа. О том посетителе, что пришел к тебе на работу и сказал, что ты похожа на Эйко. По твоим словам, это был ничем не примечательный мужчина средних лет. Можешь его вспомнить?
Судя по выражению на ее лице, она силилась припомнить что-то очень далекое. Глядя на ее профиль, я почему-то подумал о том, что лица всех без исключения людей, листающих в памяти прошлые события, всегда выглядят одинаково.
Она в задумчивости покачала головой:
– И все же это был ничем не примечательный мужчина средних лет. Разве что очень веселый и громогласный. Думаю, твой ровесник. Или почти ровесник. Хотя вряд ли это поможет.
Подумав, я сказал:
– Может и помочь. В любом случае спасибо. А теперь уезжай.
– Спасибо?! Ты сказал «спасибо»?!
– Ну сказал… А что тут такого?
– Я соврала тебе, обманула, а ты говоришь «спасибо»?!
– Да, за то, что стала моим проводником.
– Привезла тебя сюда?
Я искренне рассмеялся:
– Да нет же. В течение последних семи лет мои воспоминания окутывал плотный туман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103