Для кинооператоров соорудили возвышение. Раздавали флажки — с царским орлом, с серпом и молотом, с эмблемой «Авроры». Зинаида взяла красный флажок, и, может быть, это или ее черная кожаная куртка сделали ее похожей на активистку «Авроры», так или иначе, она заняла выгодную позицию у самого каната, и никто ей ничего не сказал.
Время от времени ее можно было заметить на видеокадрах, снятых еще до прихода поезда, — спокойную, одинокую, выжидающую.
Поезд громыхал мимо пригородных станций. Любопытствующие, вышедшие за покупками, недоумевали, что все это значит. Какой-то человек высоко поднял над головой ребенка, чтобы он помахал рукой, но Мамонтов был слишком поглощен своим рассказом и ни на что другое не обращал внимания.
Он говорил о том, каким образом ему удалось заманить Келсо в Россию, — этим он особенно гордился, то была уловка, достойная самого Иосифа Виссарионовича.
Он сделал так, чтобы подставная компания, которой он владел в Швейцарии, — почтенная семейная фирма, веками эксплуатировавшая рабочих, — связалась с Росархивом и предложила профинансировать симпозиум на тему открытия советских архивов.
Мамонтов самодовольно похлопал себя по колену.
Сначала Росархив не хотел приглашать Келсо — можете себе такое представить! Они считали, что он больше «не пользуется достаточным весом в академических кругах», — но Мамонтов через посредство спонсоров настоял на своем, и вот два месяца спустя Келсо появился в Москве, в оплаченном номере отеля, со всеми оплаченными расходами и, как свинья в дерьме, принялся валяться в нашем прошлом, с чувством собственного превосходства поучая нас, заставляя чувствовать себя виноватыми, хотя единственной причиной его появления на симпозиуме было желание Мамонтова оживить прошлое.
А Папу Рапава? — спросил Келсо. Что он думал об этом плане?
В первый раз Мамонтов нахмурился.
Рапава говорил, что план ему нравится. Так он и сказал. Плюнуть в капиталистическую кастрюльку с супом и смотреть, как они будут его хлебать. «Да хоть сейчас, товарищ полковник». Итак, план Рапаве понравился. Он должен был вечером рассказать доктору Келсо свою историю, на следующий день привезти его в особняк Берии, чтобы вместе выкопать в саду ящик из-под инструментов. Мамонтов позвонил О'Брайену, который обещал наутро появиться со своей камерой в Институте марксизма-ленинизма. Предполагалось, что симпозиум послужит отличной стартовой площадкой. Вот это — история! Должно было начаться настоящее движение масс, и Мамонтов продумал все детали.
Но ничего не получилось. Келсо позвонил на следующий день, и тут-то Мамонтов узнал, что Рапава не выполнил до конца свою миссию, он нормально изложил то, что ему поручили, но потом сбежал.
— Почему? — с хмурым видом спросил Мамонтов. — Может быть, вы предложили ему деньги?
Келсо кивнул.
— Я предложил ему долю будущих доходов. На лице Мамонтова читалось осуждение.
— То, что вы захотите обогатиться, я ожидал. Это была одна из причин, по которой на вас пал мой выбор. Но он? — Мамонтов брезгливо покачал головой. — Человеческий фактор, — процедил он. — Это всегда подводит.
— Наверное, он то же самое думал о вас, — сказал Келсо. — Он знал, чего от вас ждать.
Мамонтов взглянул на Виктора, и в это мгновение между ними промелькнуло нечто — в этом взгляде была чуть ли не интимная близость, и Келсо сразу понял, это они вдвоем расправились со стариком. Может быть, участвовали и другие, но эти двое были главными исполнителями: мастер и подмастерье.
Он почувствовал, что покрывается холодным потом, и все-таки продолжил:
— Но он вам так и не рассказал, где припрятал тетрадь.
Мамонтов нахмурился, словно силясь что-то вспомнить.
— Нет. Он был не робкого десятка, должен признать. Впрочем, какое это имеет значение? Мы следили за вами и девушкой на следующее утро, следили, как вы собираете материалы. В конечном счете, смерть Рапавы ничего не изменила. Теперь все в моих руках.
Повисло молчание.
Поезд замедлил ход, сейчас он едва тащился. Над плоскими крышами Келсо увидел верхушку телевизионной башни.
— У нас мало времени, — вдруг сказал Мамонтов. — Мир ждет.
Он взял шляпу и кожаный мешочек с тетрадью.
— Я раздумывал, как с вами быть, — сказал он Келсо, застегивая пальто. — Но главное — что вы не в силах нам помешать. Вы можете отказаться от своих слов о подлинности документов, но это ничего не изменит, только выставит вас в смешном свете, потому что они все-таки подлинные. Это будет установлено независимыми экспертами через день-другой. Еще вы, конечно, можете строить нелепые предположения о смерти Папу Рапавы, но у вас нет никаких доказательств. — Он нагнулся, чтобы посмотреться в маленькое зеркало над головой Келсо, поправил поля шляпы, готовясь предстать перед камерами. — Самое разумное — предоставить вам возможность наблюдать, как будут развиваться события.
— Никак они не будут развиваться, — сказал Келсо. — Не забывайте, что я говорил с этим вашим творением; как только он откроет рот, люди начнут смеяться.
— Может быть, поспорим? — Мамонтов протянул ему руку. — Не хотите? Это умно с вашей стороны. Помните, что говорил Ленин: самое важное в любом деле — ввязаться в схватку, а там будет видно, что делать. Именно так мы и намерены поступить. Впервые почти за десять лет мы получили возможность вступить в бой. Виктор! — позвал он.
Молодой человек нехотя встал, бросив разочарованный взгляд на Келсо.
В коридоре было полно людей в кожаных куртках.
— Это была любовь, — сказал Келсо, когда Мамонтов уже стоял в проеме двери.
— Что вы хотите сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113