— Он наверняка к этому причастен. Я намеренно не сообщил ему никаких подробностей, но…
Дверь распахнулась, и маленький тощий человечек, этакий Лорел при Беленьком-Харди, произнес испуганным голосом:
— Фима! Быстро! Они здесь!
Беленький многозначительно посмотрел на Келсо, собрал листки его показаний и поднялся из-за стола.
— Вам придется ненадолго спуститься вниз, в камеру. Только не волнуйтесь.
При упоминании о камере Келсо охватила паника.
— Я хочу поговорить с кем-нибудь из посольства. Беленький затянул узел своего галстука, застегнул рубашку, одернул пиджак в тщетной попытке разгладить его.
— Могу я поговорить с кем-нибудь из посольства? — повторил Келсо. — Я хочу знать свои права.
Беленький распрямил плечи и направился к двери.
— Слишком поздно, — сказал он.
В подвальном этаже отделения московской городской милиции Келсо грубо обыскали и отобрали паспорт, бумажник, часы, вечное перо, пояс, галстук и шнурки от ботинок. Он видел, как все это сунули в картонку, поставил свою подпись на формуляре и получил расписку. Затем, держа в одной руке ботинки, в другой — расписку и перебросив через руку плащ, он пошел вслед за охранником по выбеленному коридору со стальными дверями по обе стороны. Охранник явно страдал фурункулезом — его шея поверх засаленного коричневого воротничка выглядела как тарелка с красными клецками; заслышав его шаги, задержанные в камерах принимались стучать в дверь и кричать. Он не обращал на это ни малейшего внимания.
Восьмая камера слева. Три на четыре метра. Без окна. Металлическая койка. Без одеяла. В углу эмалированное ведро, накрытое деревянным квадратом в пятнах.
Келсо в одних носках, медленно ступая, вошел в камеру и бросил плащ и ботинки на койку. Дверь за его спиной с грохотом, точно в подводной лодке, закрылась.
Терпи. Много лет тому назад он понял, что в России это секрет выживания. На границе, когда твои документы проверяют в пятнадцатый раз. На дороге, когда тебя безо всякой причины вынуждают остановиться и держат полтора часа. В министерстве, когда ты являешься, чтобы тебе проштемпелевали визу, и никто не выходит к тебе. Терпи. Жди. Пусть системе надоест тобой заниматься. А будешь протестовать, только давление поднимется.
В «глазке», помещавшемся в центре двери, раздался щелчок, он открылся и через некоторое время снова со щелчком закрылся. Келсо услышал шаги отошедшего охранника.
Келсо опустился на койку, закрыл глаза, и перед ним предстало непрошеное видение, отпечатавшееся на сетчатке, — так бывает, когда после яркого света закроешь глаза: он увидел белое нагое тело, раскачивавшееся в шахте лифта, плечи, пятки, связанные руки медленно отталкивались от одной стены, потом от другой.
Он подскочил к двери камеры и принялся барабанить в нее ботинками, кричать… Кричал и барабанил, пока не выдохся. Затем повернулся и, прижавшись спиной к металлу, оглядел свою крохотную обитель. И медленно съехал вниз, пока не сел на корточки, обхватив колени руками.
Время. Странная это штука, парень. Как оно измеряется? Лучше всего это делать с помощью часов. А при их отсутствии человек может пользоваться сменой света и тьмы. Однако если нет окна, которое позволяет наблюдать эту смену, приходится полагаться на внутренний механизм своего мозга. Но если мозг пережил шок, механизм перестает правильно работать и представление о времени начинает колебаться, как земля под ногами пьяного.
Таким образом, Келсо через какое-то неопределенное время переместил свое тело от двери на койку и накрылся плащом. Зубы у него стучали.
В голове мелькали не связанные между собой обрывки мыслей. Он думал о Мамонтове, снова и снова прокручивая свою встречу с ним, пытаясь припомнить, не сказал ли он чего-то такого, что могло привести Мамонтова к Рапаве. А еще он думал о дочери Рапавы и о том, что он нарушил в своих показаниях данное ей слово. Правда, она ведь бросила его. И он написал, что она проститутка. Так устроен мир. По всей вероятности, она теперь на учете в милиции. Ей сообщат об отце, и она — что? Не проронит ни слезинки, он уверен. Но будет исполнена жажды мщения.
В полусне он снова попытался ее поцеловать, но она увернулась. Она плясала на снегу возле отцовского дома, а О'Брайен вышагивал перед домом, изображая Гитлера. Госпожа Мамонтова возмущалась тем, что ее считают сумасшедшей. А Папу Рапава колотил в дверь, требуя, чтобы его выпустили. Сюда, парень! Бум. Бум. Бум!
Келсо проснулся и увидел в «глазке» смотрящий на него голубой глаз. Металлическое веко опустилось, в замке заскрежетал ключ.
Позади прыщавого охранника стоял хорошо одетый блондин, и Келсо прежде всего обрадовано подумал: посольство! они пришли меня выручать. Но тут блондин произнес по-русски:
— Доктор Келсо, наденьте, пожалуйста, ботинки.
И охранник, который держал картонку, высыпал на койку ее содержимое.
Келсо нагнулся, чтобы зашнуровать ботинки. Он заметил, что на незнакомце хорошие западные туфли. Выпрямившись, Келсо стал надевать часы и обнаружил, что всего лишь двадцать минут седьмого. Он провел в камере только два часа, но они запомнятся ему на всю жизнь. Надев ботинки, он почувствовал себя человеком. В таком виде можно выходить в мир. Они пошли по коридору, вызывая все тот же отчаянный стук и крики.
Келсо полагал, что его поведут наверх для дальнейшего допроса, но они вышли во внутренний двор, где стояла машина с двумя людьми на передних сиденьях. Блондин открыл заднюю дверцу для Келсо, сказал с холодной вежливостью: «Прошу вас», затем обошел машину и сел с другой стороны. Внутри было жарко и душно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113