Неугомонный. Педантично въедливый.
Один за другим срастались листы алюминия. И все отчетливее вырисовывался облик творения Моны Лизы – претендента на Кубок «Америки».
Подходы к эллингу строго охранялись. Только узкий круг посвященных допускался внутрь. Мы с Георгом были включены в этот круг, и за пять дней до сочельника Билл явился к нам с белозубой улыбкой на лице, припорошенном металлической пылью.
– Айда на верфь, парни, глотнете вместе с нами горячего глинтвейна, – сказал он. – Настало время рождественских подарков.
– Наконец-то разумное предложение, – отозвался я.
Мы оторвались от чертежной доски. Работа с утра не ладилась. Георг сделал четыре наброска малого генуэзского стакселя, и все четыре после замеров штормового стакселя Теда Худа для «Интрепида» и продолжительной дискуссии были нами забракованы и отправились в мусорную корзину.
– Согреем душу стаканчиком, сразу выдаст нужные идеи, – сказал я, хлопая моего товарища по спине.
Судя по его лицу, он не очень полагался на такой рецепт.
Спускаясь вниз к катеру, мы основательно продрогли. Снег скрипел под ногами, ветер при минус восьми и при семидесяти процентах влажности обжигал скулы. Билл плотно затворил дверь каюты на катере, и маленький электрокамин в правом углу скупо отмерил нашим телам несколько градусов тепла. Билл потер руки над камином.
– Черт возьми, парни, продвигаемся к цели, – произнес он, посмеиваясь.
У него было отличное настроение.
– Похоже на то, – отозвался Георг.
Нам не понадобилось предъявлять пропуска дежурному, который отворил двери эллинга. В промозглом воздухе плавал уютный запах пряностей, в углу шумел примус, на котором грелся полный котелок глинтвейна. Как только мы вошли, Мона Лиза снял котелок с примуса и разлил напиток по бокалам. Я видел это краем глаза, главное внимание было сосредоточено на претенденте.
Обшивка готова. Отливая серебристым блеском, гармоничный корпус покоился на деревянной клетке. Образцовое творение.
– Ну? – произнес Билл, стоявший за моей спиной.
– Восхитительно!
Мы подошли ближе, наслаждаясь зрелищем. Мона Лиза принес бокалы с вином, взволнованно глядя на наши лица.
– Ну, что скажете? – беспокойно справился он.
– Чертовски хороша, – ответил Георг.
Мне нечего было добавить, и я ограничился кивком. Мона Лиза просиял, словно ребенок.
– Спасибо на добром слове.
– Рождественский подарок! – гордо сказал Билл. Что ж, мало кто мог рассчитывать на лучший подарок к Рождеству.
– Выпьем за претендента! – Билл поднял свой бокал.
Мы чокнулись. Глинтвейн приятно обжег горло.
– Теперь остается выяснить, разовьет ли она скорость, какая нам нужна… – продолжал Билл, глядя на Мону Лизу.
– Разовьет, – уверенно ответил тот. – Был бы рулевой достойный.
– Тогда нет вопросов, – невозмутимо отчеканил Билл.
Я рассчитывал провести рождественские дни вместе с Моникой, однако из этого ничего не вышло, на праздники она уехала к родным в Хальмстад. Пришлось мне отмечать Рождество в обществе бутылки виски и голой елки. Домовые тоже мной пренебрегли, хотя на тумбочке возле дивана стояли две рюмки, которые я прилежно наполнял.
Мало-помалу все градусы из большой бутылки «Док-торс Спешл» перекочевали в меня. Рождественский вечер был из тех, которые предпочитаешь забыть возможно скорее.
Новогодняя ночь пролила бальзам на раны одинокого волка. Моника утром выехала из Хальмстада и всю вторую половину дня провела на моей кухне. Мне было запрещено совать туда свой нос. Итогом явился великолепный новогодний ужин а-ля Моника. Филе в соусе с красным вином, жареный мелкий картофель, кочанный салат с слабым французским уксусом. Мы запивали кулинарный шедевр кроваво-красным «Божоле Патриарх».
Все рождественские дни мы сильно скучали друг по другу. И это явилось отменной приправой к любви.
Без пяти двенадцать я откупорил покоившуюся в ведерке со льдом бутылку французского шампанского. Глядя в глаза друг другу, мы торжественно произнесли новогоднюю здравицу.
Моника вручила мне плоский сверток, перевязанный серебристым шнуром.
– Новогодний подарок, – улыбнулась она.
– Ну, что ты, зачем, – вяло запротестовал я.
В свертке лежало мягкое темно-зеленое мохнатое полотенце. Точно такими я всегда кутал шею во время плаваний. На зеленом фоне причудливыми белыми буквами вышито «МОНИКА».
– Наверно, в новом году мы не часто будем встречаться, но я все равно буду висеть у тебя на шее… Куда бы ты ни подался.
Моника улыбнулась, однако без особой радости.
Я молча поцеловал ее. Согласно учебнику психологии, сейчас было бы совсем некстати затевать разговор о гонках и Кубке «Америки».


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Ты должен слиться воедино с твоей яхтой – или она должна стать частью тебя.
Бас Мосбахер, рулевой «Интрепида» в 1967 году

10

Специальные пригласительные билеты (оформление вызывало в памяти адвокатскую контору Марк и Леффлер) извещали о спуске на воду и крещении претендента. 18 марта в 13.00.
Утро мы с Георгом провели у чертежной доски, затем вместе отправились на верфь на Коровьем острове. В честь торжества облачились в синие клубные пиджаки и белые сорочки с галстуком.
– Будь человеком, приятель, пропусти меня!..– Перед нами на территорию верфи пытался пробиться рыжебородый малый без шапки, в темно-сером велюровом пальто.
– Без пригласительного билета не могу. – Дежурный у входа был неумолим.
– Но вот же у меня корреспондентское удостоверение!
– Может, святой Петр и пропустил бы тебя с ним, но здесь ты не пройдешь!
Рыжебородый выдал что-то неразборчивое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81