- Дорогой, это и есть предмет разговора.
Она медленно развела ноги, вжимаясь коленями в подлокотники кресла. Улыбаясь, она следила за моей очевидной реакцией.
- Тебе хорошо видно?
Внезапно я ей дал пощечину тыльной стороной руки. У неё перехватило дыхание, она воздела для защиты руки, скрестив их.
- Нет! Я прошу тебя! Нет!
- Ужасно, голубушка, но я должен тебе по меньшей мере дюжину. Ты помнишь Майами? Будучи папиной подружкой, ты поставила мальчишку на место! Как ты осмелилась задать ему взбучку, зная, что он не станет защищаться и никогда ничего не скажет?
- Пит, это было так давно!
- Но такое не забывается. Можешь представить, какое у меня осталось впечатление.
- Пит, дорогой, прошу тебя...
Она так жалко извивалась, у неё был столь испуганный вид, что я опустил руку. Но её раздвинутые ноги выглядели столь многообещающе, что я должен был побороть себя, чтобы не подойти и тотчас там не пристроиться.
Я грубо скинул её ноги и опустил рубашку, чтобы скрыть соблазн.
- Дорогуша, ты приглашена сюда заменить Карен. И ты устраиваешь тут рекламу, чтобы поторговаться. Это превратило сцену в рынок, не так ли?
- Господи! Пит! Я здесь не для торговли чем бы то ни было! Я люблю тебя!
- Ты меня любишь? У меня создалось впечатление, что ты путаешь меня с отцом, девочка. Разве не ты кричала однажды, что мне не достичь и половины того, что есть в нем?
- Да, но я...
- И разве не ты заставила меня сказать, что моя мать - дерьмо? Крикнуть тебе это вслух?
- Да, да, да, Боже! - подтвердила она, гнев заставил её забыть страх. - И я была девчонкой на содержании у твоего отца. Девчонкой, уже пристрастившейся к бутылке. Той, которой он обещал жениться, как только разведется!
- И ты поверила?
- Я хотела верить. До того дня , как ты вошел ко мне в номер.
- И что?
- А то, что это стало концом между мной и ним.
- Надо же. Жаль, что ты тотчас не поставила меня в известность, Скарлетт.
Она бешено затрясла головой.
- Нет. Я не хотела, чтобы ты получил меня такой, какой я была. Девчонкой ни с чем. Девицей легкого поведения. Были и другие причины. Я должна была стать кем-то другим. Кем-то, кого ты смог бы полюбить.
- Вот что называется благородным порывом, - сказал я, прижимая руку к сердцу. - Ты знаешь, меня прошибла слеза.
- Пит, - застонала она, - не говори так.
Она поднялась, приблизилась, тотчас прижалась ко мне, и я увидел в её глазах слезы.
- Ты хотел знать обо мне все, не так ли? Хотел правды. А теперь, когда ты её знаешь, ты находишь её слишком тяжелой, чтобы верить? Верно?
Доктор Эрнст сочувственно смотрит на меня. Он вновь стал венской нянькой, псевдогангстерский облик исчез.
- Аch, so, - шепчет он. - Трогательная сцена. Очень волнующая.
- Я противоположного мнения, господин председатель, - запротестовал Ирвин Гольд. - Хотите, я скажу вам то, что думаю? У этой дамы так же помутился рассудок, как и у моего клиента.
- Естественно. Безумие, если можно так выразиться, связывает. Тем не менее она тронула мое старое сердце, мэтр. Подумайте только, что на заре своей жизни этот восторженный ребенок, птичка в золотой клетке...
- Господи председатель, золотая клетка - номер с окнами во двор в третьеразрядном отеле в Майами. А эта маленькая шлюха, уже отведавшая спиртного, старается разорить одержимого демоном агента по недвижимости, который предлагает ей все, что она пожелает, включая "бьюик", у которого на счетчике нет и пятнадцати тысяч миль.
- Но которая находит упоение в любви к мужчине высшего сорта.
- Какому мужчине? Боже, где вы его видите! Это же пятнадцатилетний мальчишка. Жалкий школьник с футбольным мячом в голове и неудержимой эрекцией.
- Но рослый и сильный, способный на большее, чем его сверстники, мэтр. Прекрасный принц для этой Золушки. Источник её вдохновения. И как только пересеклись их пути, она переменилась, обреченная на прозябание, решила высоко взлететь. Я нахожу это достойным умиления.
- Я мог бы согласиться с вами, господин председатель, если бы эта шлюха умерла в своей постели от коклюша или не знаю какой ещё болезни, убившей девушку в "Истории любви". И если бы она носила фланелевую сорочку и сжимала библию, испуская свой последний вздох. Но если иметь в виду, что она умерла от пули 38 калибра в ванной комнате обвиняемого и была одета как звезда порнофильма, я не способен разделить ваши чувства.
- Не я здесь обвиняемый, мэтр.
Гольд быстро крутится на месте и встает лицом ко мне.
- Ну что, Хаббен, может вы нас немного просветите? Эта шлюшка с Фледжер стрит столкнула вас с пути ударом сапога столь сильно, что вы пали ниже некуда. Тридцать лет спустя она чудесным образом объявляется в вашем отеле в Копенгагене, Бог весть откуда. Светская дама. Богатая. Начитанная. И, кажется, единственная вещь, которая сидит у неё в голове с давних пор, это как вы с ней взявшись за руки идете по дороге к заходящему солнцу. Давайте, Хаббен, объясните нам. Что произошло?
Что произошло? Боль детства. От рождения, распустившаяся как ядовитый цветок в том месте, куда медик страховой компании постоянно стучал пальцем... "- Duodenum, - твердил - стресс действует, как наждачная бумага". И как он был прав! Теперь наждачная бумага перешла в атаку на все тело. Прилив, отлив. Прилив, отлив. Боль как волна, невыносимая в прилив и чуть отпускающая в отлив.
Вот что тут происходит, мэтр. Ну что, вы довольны?
- Оп - ля! - восклицает Вивьен.
Я открываю глаза. Занавеси сведены не полностью; бледное датское солнце просачивается сквозь них. Вивьен стоит рядом с кроватью и наблюдает за мной. Ее ночная рубашка на полу, рядом с моим одеялом. Она спрашивает:
- Ты позволишь воспользоваться твоей зубной щеткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37