А самоубийство? Полностью ли исключен такой вариант?– Другие корреспонденты смаковали бы подробности преступления, – говорил Кунгурцев. – Хлебом не корми, дай расписать окровавленные простыни. Но меня занимают причины событий… И знаете, что он мне ответил? Спросил, сколько денег я дал лакею у входа. Я сказал, что десять рублей.– Десять рублей! – ахнула Маша. – А сперва говорил – рубль.– Да рубль, рубль! – успокоил ее Кунгурцез. – Нарочно так сказал. Глядите, мол, на какие расходы иду, чтобы с вами побеседовать. А он мне: «Не врите. Рубль вы ему дали, не больше, а могли бы и двугривенным обойтись…» И весь разговор! Вот его какие проблемы интересуют. Лекок!– Что это? – испуганно спросила Маша. – Будтокрикнули на улице.– Это я пальцем по стеклу, – сказал Никольский. – Одно слово пишу.– Какое еще слово?– Тайное. Боев научил. Гайдуки его на деревьях вырезают.Кунгурцев рассердился:– Ты у нас гайдук! Связался с этим болгарином… Из университета попрут, куда денешься? Я тебе денег не дам, не рассчитывай.– Слепых буду лечить, – сказал Никольский. – Мухоморами.– Слышите? Снова крикнули. – Маша подошла к окну.А Никольский уже ринулся в прихожую, сорвал с вешалки шинель и застучал сапогами по лестнице.– Петя! – кричала вдогонку сестра; голос ее, отражаясь от стен, гремел в пустом подъезде, как в колодце, одуревшие коты с мяуканьем прыскали из углов и скачками уносились вверх, на чердак. – Ты куда-а? Сей час же вернись!Он не отвечал. Да, он надругался над мертвой головой. Зато теперь спасет живую.Толкнул дверь подъезда и справа, шагах в двадцати, увидел завалившуюся на тротуар карету с тускло-золотым австрийским орлом.
* * * Капитан Фок, жердеобразный, с рыбьим лицом, ввел в гостиную Левицкого, перетрусившего до последней степени: на прошлой неделе он играл краплеными картами с принцем Ольденбургским и герцогом Мекленбург-Стрелецким, которые изредка садились с ним за стол из уважения к его родословной, и, видимо, дело вскрылось. Хуже всего было то, что он не успел выбросить из кармана свои колоды, их могли обнаружить при обыске.Подполковник Зейдлиц, распространяя вокруг себя сладкий дух шампанского, начал объяснять Шувалову новую версию: претенденту на польский престол выгодна война между Россией и Австро-Венгрией… Иван Дмитриевич слушал, не в силах вымолвить ни слова. Бред затягивал, как водоворот. Вдруг вынырнула, поплавком закачалась на поверхности его собственная фамилия: Путилин. Потом опять: Путилин, Путилин. Капитан Фок докладывал, что днем Левицкий приходил в этот дом, тайно встречался с начальником сыскной полиции. Зачем? Что у них за дела? Левицкий, не слушая, встревал, рвался сообщить что-то про шулеров, которых он якобы всегда самолично бил канделябрами – да, канделябрами их, по мордасам, по мордасам. Зейдлиц зловеще ухмылялся. Вот-вот, казалось, из этого бреда должна подняться и махровым цветом расцвести блестящая догадка о том, будто он, Иван Дмитриевич, в сговоре с Левицким задушил фон Аренсберга, чтобы спровоцировать войну с Австро-Венгрией, возродить Речь Посполиту и самому стать шефом тайной полиции при польском короле. А что? Вполне в певцовском стиле.– Так ведь вот же он, Путилин! – удивился Зейдлиц, словно только сейчас заметил Ивана Дмитриевича. – Вот мы его и спросим…У Шувалова задергалось левое веко.Сказать, что Левицкий – его агент, Иван Дмитриевич не смел: дойдет до титулованных особ из Яхт-клуба, обоих со свету сживут.– Вот мы сейчас у него спросим, – ласково говорил Зейдлиц, – о чем это они тет-а-тет совещались, голубчики? А?– Да вы что? – заревел вдруг Шувалов, молотя по столу кулаком. – Вы пьяны, подполковник? Или свихнулись? Какие еще претенденты? Что вы несете? Вон отсюда!– Ваше сиятельство, – начал оправдываться Зейдлиц, – вы же сами, ваше сиятельство, говорили про польских заговорщиков…– Вон! – неистовствовал Шувалов, зажимая ладонью непослушное веко. – Убирайтесь!Фока и Зейдлица как ветром вымело из гостиной, лишь ножны брякнули о косяк. Вслед за ними стремительно юркнул в дверь Левицкий, за Левицким – Иван Дмитриевич. Воспользовался моментом, чтобы тоже дать деру. Обалдевший Рукавишников его не задержал. И слава богу! Толкаясь в парадном, все четверо вывалились на крыльцо, где казаки конвоя по-прежнему покуривали трубочки, и здесь наконец Зейдлиц и Фок опомнились, степенно направились к своей коляске. Левицкий стреканул в одну сторону, Иван Дмитриевич – в другую, свернул за угол, опасаясь погони: Шувалов с Певцовым, конечно, не простят ему порванного письма. С разгону хотел было перелезть через ограду и скрыться дворами, уже взялся рукой за холодное чугунное копьецо, когда вспомнил про Левицкого. Где он? Ведь так и не успели поговорить.Никто вроде не преследовал. Тишина. Иван Дмитриевич вернулся к углу дома и, укрывшись за водосточной трубой, осторожно оглядел улицу. Она была пуста. Претендент на польский престол исчез, растворился во мраке. Даже шагов не слыхать. Черный клеенчатый верх шуваловской кареты, мокрый от растаявшего снега, блестел под луной, как рояль. Зейдлиц и капитан Фок тоже исчезли, словно и не бывали, словно соткались из воздуха, из гнилого питерского тумана, – призраки, нежить, которой, как в детстве учила матушка, на все вопросы нужно твердить одно: «Приходи вчера!»Скорее прочь от этого дома! А то самому можно свихнуться, на них глядючи.Поежившись, Иван Дмитриевич поставил торчком ворот сюртука. Пора хватать настоящего убийцу. Пускай он никому не нужен, этот убийца, – ни Шувалову с Певцовым, ни Хотеку, ни Стрекаловой, ловить-то все равно надо. Иначе жизнь теряла всякий смысл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47