— Да вот, пришел поговорить с вами о Парамонове Александре Леонидовиче. Вы, случаем, не прячете его у себя?— Н-нет, — я так опешила, что даже заикаться стала.— А жаль, — загадочно обронил Сомов и положил удостоверение в карман.— А что он натворил? — Пожалуй, я имела право это знать, раз уж голубоглазый майор явился именно ко мне.— Насчет этого ничего не скажу, — ответил Сомов, — но у нас есть основания подозревать, что он пропал без вести. Глава 2ВСЕ О ПАРАМОНОВЕ — А теперь я хочу знать о Парамонове все, — заявил голубоглазый майор, едва переступив порог моей квартиры.— То есть? — Я обвела взглядом наполовину убранную комнату, посреди которой по-прежнему стоял пылесос с безвольно обвисшим шлангом-хоботом. Первый раз в жизни я чувствовала себя так неуютно в собственной квартире.Чего нельзя было сказать о майоре Сомове, вполне непринужденно и безо всякого моего на то благословения расположившемся в моем любимом кресле. Впрочем, с непринужденностью я, пожалуй, перебрала, потому что, усаживаясь, он не заметил оставленного мною в кресле вязания и, кажется, наткнулся на спицу. Правда, если он и смутился, то самую малость, быстро сориентировался на местности и переложил пряжу на журнальный столик, заваленный выкройками.— Что вы имеете в виду? — снова спросила я, поскольку голубоглазый не торопился с объяснениями. — Как это все о Парамонове? Что я могу о нем знать, если я его десять лет в глаза не видела! — Язык у меня чесался добавить: «И слава богу», но я смолчала. Зачем посвящать посторонних в подробности наших с Парамоновым взаимоотношений?— Ну не разочаровывайте меня, пожалуйста, я ведь вас так долго искал.Майор Сомов улыбнулся, в меру искренне и в меру широко. Должна сказать, его зубы меня не разочаровали, поскольку вполне соответствовали уже сформировавшемуся у меня образу доброго молодца.— А зачем вы (меня искали? — я глупо захлопала ресницами.— Сейчас все прояснится, — пообещал мне добрый молодец, он же майор Сомов, и протянул какую-то слегка пожелтевшую фотокарточку:— Это ведь вы?Я послушно уставилась на фотографию и с большим трудом узнала в запечатленной на ней пигалице саму себя. Да, это была та самая Галка Генералова образца тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, с дурацкой короткой челочкой и выражением безмятежной, ничем не замутненной доверчивости на простоватом личике, та Галка, которую отбывающий в ульяновский политех Парамонов бросил за ненадобностью вместе со старыми стоптанными тапками и побитой молью полосатой безрукавкой.— Так вы или нет?Я молча кивнула, а потом спросила потерянно:— Откуда она у вас?— Мы нашли ее в вещах Парамонова, — поведал добрый молодец и добавил:— Там еще были ваши письма к нему.Я вспыхнула. О каких письмах он говорит? Неужели же он имеет в виду мои слезливые послания Парамонову, эпистолярные вариации на тему «Вернись — я все прощу»? Выходит, тот их сохранил? Конечно, я давно и не понаслышке знала, что Парамонов подлец и вырожденец, но масштабы этого самого вырождения оказались новостью даже для меня.А этот голубоглазый словно издевался надо мной:— Вы уж нас извините, но письма нам пришлось прочитать. Работа такая, ничего не поделаешь.Я опустилась на стул и принялась нервно теребить тряпку, которой вытирала пыль с мебели перед приходом голубоглазого майора. Он сказал «нам пришлось», «нам» (!!!), судорожно соображала я. Хотела бы я знать, сколько бездельников копалось в моих письмах? Может, вся Петровка, 38, ими зачитывалась? Представляю себе! Ну да, они ведь делали это не из праздного любопытства, а исключительно по долгу службы, им можно, они почти как врачи, черт бы их! побрал, а вместе с ними и Парамонова!А исполненный служебного рвения майор Сомов щедро сыпанул добрую пригоршню соли на мои свежие раны:— Хорошие, кстати, письма, трогательные…Я вскочила со стула и забегала по комнате. Наткнулась на стоящую в углу швабру, с грохотом опрокинула ее на пол, подняла и снова прислонила к стене… Боюсь, что великий и могучий русский язык не предусмотрел слов, подходящих для описания обуревавших меня в тот момент страстей.— Значит, письма мои очень трогательные? — уточнила я срывающимся голосом и подошла к окну, за которым беспечно звенели трамваи. — А-а… А как вы находите мой стиль? Ну, всякие там метафоры и гиперболы?Черт побери, я имела полное право негодовать. Потому что для голубоглазого майора мои письма к Парамонову были всего лишь вещественными доказательствами, или, как там они говорят, — вещдоками, а для меня — осколками розовых очков, которые никому и никогда не склеить. Нет такого средства, технический прогресс до этого не дошел. Космонавты на земную орбиту летают, как к себе на дачу, а состав для склеивания разбитых розовых очков все еще не изобретен. Не сомневаюсь, тому, кто его откроет, Нобелевская премия автоматически обеспечена. Впрочем, это так, лирическое отступление.Майор Сомов нахмурился, а его незабудковые глаза потускнели, он рассеянно поправил носком ботинка завернувшийся край недочищенного мною ковра и вздохнул:— Я вас понимаю, уважаемая Галина Антоновна, это очень неприятно, когда посторонние читают твои письма, но что же делать? Работа у нас такая.Ну вот, он уже повторяется. Я махнула рукой:— Ладно, задавайте свои вопросы. Уговаривать его не пришлось.— Когда вы в последний раз видели Парамонова?— Вам точную дату? — хмыкнула я. — Боюсь, точной даты я вам не скажу. Давно это было, десять лет назад. Кажется, весной, в мае.Если честно, я кривила душой. Наша последняя с Парамоновым встреча против моей воли врезалась мне в память, я бы и желала ее забыть, ан нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55