— Это снова сказала женщина. А Венька огрызнулся:— Мне кажется, пора бы уже переставить акценты. Потому что вы теперь мне обязаны больше, чем я вам. Как-никак я подряжался участвовать в избирательной кампании, а не авгиевы конюшни разгребать, к тому же с помощью пылесоса. А чтобы их разгрести по-хорошему — бульдозер нужен.Я оценила Венькино красноречие, его славная журналистская юность нет-нет да давала о себе знать. Умел он иногда хорошо сказать.— За то вы и получаете, — отчеканила женщина.— Получаю, — уныло согласился Венька, — но я не могу дать гарантии, что они будут и дальше молчать…Больше я ничего не расслышала, потому что голоса стали удаляться. Я осторожно высунулась из-за двери и увидела Веньку и… жену Пашкова. Они шли по коридору в сторону пашковской приемной, продолжая тихо препираться. Признаться, я была сильно заинтригована случайно подслушанным разговором. К кому, интересно, относились слова «они будут дальше молчать»? И о чем эти таинственные «они» должны были помалкивать? * * * Около четырех дня Пашков устроил заседание «штаба». На повестке были два вопроса: реакция на «пасквиль» в «Губернском вестнике» и выработка стратегии и тактики к предстоящему прямому эфиру у Вислоухова. Ругань стояла, как на базаре, даже глянцевый Пашков и тот верещал бабой, а значит, дела у нашего кандидата и впрямь шли хреново. За последние два дня нервишки заметно сдали у всех, видимость хладнокровия сохраняли только Викинг да я. Викингу невозмутимость прописана по должности — начальник службы безопасности как-никак, а что до меня, то я целиком и полностью погрузилась в обмозговывание странной беседы, состоявшейся возле туалета между Венькой и мадам Пашковой.— Капитолина Михайловна, а вы что по этому поводу думаете? — неожиданно обратился ко мне Пашков.— Я? А… — Пришлось мне изложить ту же самую тухлую версию про то, что «они нас боятся», которой я уже успела попотчевать Веньку. Правда, на этот раз вдохновение меня оставило, и я скучно и путано оттарабанила свои сомнительные соображения. Ни на Пашкова, ни на «обоз» они не произвели никакого впечатления.В конце концов почти единодушно (я воздержалась, но сделала это так, что никто не догадался) было принято решение подать в суд иск «о защите чести и достоинства». Естественно, предполагаемые ответчики — «Губернский вестник» и Колосков. Кроме того, была вынесена резолюция, касавшаяся непосредственно нас с Венькой, и смысл ее состоял в том, что мы-де недостаточно «крепим» связи с местной прессой, а потому должны незамедлительно сделать надлежащие выводы и чуть ли не своими телами прикрыть «слабые места». Честно говоря, я ничего не имела против того, чтобы прикрыть эти самые места Венькиным телом, что касается моего тела, то тут я была не согласна.Наконец перешли к следующему вопросу: завтрашнему телевизионному поединку между Пашковым и Каблуковым. В связи с чем опять были массовые стенания и сетования по поводу того, что противник «нашему» достался мало того что «не той весовой категории», но и малость придурковатый, если честно. И опять же сошлись в общем мнении, что, несмотря на это, отказываться от возможности лишний раз показаться избирателю не стоит. Обширные прения ознаменовались мудрым решением: спокойно гнуть свою линию и не поддаваться на провокации. Мне было ведено не подвести и не подкачать, я почти клятвенно обещалась. * * * Первое, что я сделала дома, даже не сняв ботинки и едва расстегнув пальто, вытащила из кармана клочок от пашковского плаката, на котором был записан московский телефон Богаевской, и кинулась к телефону. Быстро набрала восьмерку, дождалась глухого гудка и накрутила код Москвы и номер. Сначала воцарилась тишина, потом раздался легкий щелчок, и наконец бесстрастный женский голос произнес: «Говорит автоответчик Елены Богаевской. Меня нет дома. Можете оставить свое сообщение…» Я бросила трубку и грузно опустилась на свою любимую тумбочку для обуви, готовую того и гляди развалиться прямо подо мной, и задумалась. Что, если Богаевская сейчас вообще за пределами страны, а такое вполне возможно? Все-таки она не какое-нибудь задрипанное «первое перо губернии», а уникальное меццо-сопрано, каких на всем белом свете не найдешь.Я еще немного посидела на тумбочке, как курица на насесте, потом, поочередно закидывая ногу на ногу, расшнуровала ботинки, швырнула их в угол и уставилась на висящий на стене календарь. Просто так, без какой бы то ни было цели. Примерно через минуту я все-таки заметила, что на календаре у меня все еще январь, в то время как сегодня — десятое февраля. Слезла с тумбочки, перевернула страницу, повесила пальто на вешалку и приступила к традиционной вечерней программе, первым пунктом которой, впрочем, также как и утренней, была торжественная постановка чайника на плиту. Вторым — поиски кофе в настенном шкафу. Трудно припомнить, сколько лет я соблюдаю этот священный ритуал, одно могу сказать: я ему не изменяла даже в самую страшную годину безнадежной борьбы с любовью к Дедовскому.А-а-а, черт, опять! Вот она снова тут, со своей погремушкой, звенящей прямо в ухо. Ей ничего не делается, она как неизлечимый вирус, дожидающийся своего часа, как хроническая болезнь, затихающая между обострениями. Итак, у меня очередное «обострение», и с этим ничего не поделаешь. Раньше в такие периоды я много работала, это был такой наркоз, притупляющий ощущения. Теперь сложнее. Сейчас бы впасть в анабиоз, свернуться калачиком под одеялом и сказать себе: меня нет, а значит, нет и любви. Как легко, как просто! И увидеть во сне Наташку, с этим ее безоблачным взглядом и ореолом из светлых кудряшек вокруг чистого личика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99