— Переодевайся!
— Что это? — опасливо поинтересовалась я.
— Костюм, — спокойно отозвалась Нинон, — он мне немного тесноват, а тебе будет в самый раз. Я его продать хотела… Между прочим, Ирке-банкирше, но она такая скупердяйка была, царство ей небесное… Зато теперь пригодился.
Конечно, у меня были кое-какие сомнения, но теперь мне волей-неволей приходилось соответствовать расфуфыренной Нинон. Я поднялась в свою светелку-шкатулку и медленно, раздумчиво облачилась в костюм с плеча своей обтесавшейся в Европах подружки. Костюм, опять же оказавшийся черным и брючным, был мне почти впору, а если и великоват, то самую малость. Постояла перед зеркалом, пригладила массажной щеткой волосы, немного припудрилась и спустилась вниз.
— Отлично! — одобрила Нинон и самодовольно прибавила:
— Ничего, мы покажем этим нуворишам, этому банкирскому отродью, что у нас не принято хлебать борщ лаптем.
— Не борщ, а щи, — поправила я Нинон чисто механически.
— А хоть бы и щи, — меланхолично отозвалась она и вручила мне черные солнцезащитные очки из своих немереных шведских запасов. — Жалко, что шляпа одна. — И тут же поспешила добавить, чтобы я не заподозрила ее в нищете:
— Нет, в Москве у меня есть еще несколько штук, а здесь я много не держу, перед кем наряжаться?
— Логично, — кивнула я и скопировала Нинон, засунув очки в кармашек пиджака.
И в этот момент с улицы донесся негромкий, полный сдержанного достоинства, если так можно выразиться, сигнал автомобильного клаксона.
— О, это за нами, — сказала Нинон и глянула на наручные часы. — Смотри-ка, какая точность.
Мы вышли из дома, после чего Нинон тщательно, на все замки заперла двери.
У ворот — в лучших традициях жанра — нас поджидал длинный черный лимузин с тонированными стеклами, какой именно марки, затрудняюсь сказать. Мы с Нинон, в черных костюмах и черных очках похожие на близнецов, торжественно спустились с террасы и важно прошествовали к автомобилю.
Когда мы приблизились к лимузину на расстояние двух шагов, задняя дверца предупредительно, прямо по щучьему велению распахнулась, обнажив шикарное кожаное нутро салона и хромированные ручки, от которых, наверное, резало бы глаз, не надень я черных очков. Нинон первой удивительно легко и привычно нырнула в роскошное авто. Я, внутренне подобравшись, последовала за ней. Упала на нежную лайковую кожу и глупо пролепетала:
— Здрасьте…
Банкир, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, в ответ только беззвучно шевельнул губами. Сегодня он выглядел не в пример лучше, чем накануне, правда, был немного бледноват, но это ему даже шло, придавало благородства его простоватым чертам. Да и в остальном он являл собой образец респектабельной скорби: безукоризненный костюм, галстук в тон, крахмальная рубашка, запах хорошего дезодоранта. Вероятно, он чувствовал себя после вчерашнего не очень ловко, ибо старался не смотреть в нашу с Нинон сторону.
Впрочем, мы его к этому не обязывали. Сидели себе скромными мышками на заднем сиденье и пялились в окошко на проносящиеся мимо нас чистенькие березовые рощицы и стайки уютных дачных домиков.
Один только раз Нинон нарушила заговор молчания, когда, откашлявшись в кулачок, спросила:
— На какое кладбище мы едем?
— На Донское, — односложно ответил банкир.
Я заметила, что левая бровь Нинон удивленно приподнялась, и догадалась, что ее поразило. Донское кладбище — старое, в центре, и на нем кого попало не хоронят. Что ж, значит, коллеги безутешного банкира подсуетились. Эти мне «новые русские», при жизни они купаются в роскоши, а как помрут — так лучшее кладбище им подавай. Хотя какая, собственно, разница, где истлевать? Впрочем, живые больше заботятся о себе, любимых, чтобы, навещая могилку, не тащиться за три девять земель. Се ля ви, ничего не поделаешь.
Однако мой философский настрой дал трещину, когда мы прибыли на место. Подробно останавливаться на описании похорон убиенной банкирши я не стану, но скажу, что это событие явилось одним из величайших потрясений в моей жизни. До сей поры я полагала, что такое бывает только в кино, в круто закрученных фильмах, типа «Однажды в Америке».
Начну с того, что Донское кладбище по всему периметру было обставлено лимузинами вроде нашего, которые привезли желающих проводить в последний путь нашу истеричную банкиршу. Утопающий в цветах и венках дорогой гроб из благородных пород дерева был выставлен в ритуальном зале крематория. (Оказывается, покойница при жизни неоднократно высказывала просьбу быть кремированной.) Сама «виновница» печальной церемонии была профессионально загримирована и выглядела в гробу молодайкой, нечаянно задремавшей после обеда.
Последнее обстоятельство не ускользнуло от внимания Нинон, которая процедила сквозь зубы, старательно сохранял меланхоличное выражение:
— Смотри-ка, а она выглядит лучше, чем при жизни.
Вновь прибывающие участники церемонии похорон первым делом подходили к убитому горем мужу, выражали соболезнования и с чувством пожимали руку, после чего ненадолго задерживались возле гроба с покойницей, театрально роняли что-то типа:
«Какая нелепая смерть» — и бесшумно удалялись. Их было так много, что в конце концов к банкиру выстроилась очередь, прямо как в свинцовые времена всеобщего дефицита в обувную секцию ГУМа после завоза партии югославских сапожек. Должна признать, мы с Нинон в черных костюмах и солнцезащитных очках выглядели в этой обстановке весьма органично.
Я крепилась из последних сил, но идиотское чувство, будто я присутствую на тщательно отрепетированном спектакле, не покидало меня до самого конца и даже усилилось, когда банкир подошел к гробу и, опустившись на колено, возложил на лаковую крышку белые орхидеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64