Нинон метала из холодильника продовольственные запасы, сделанные, кстати, при самом непосредственном участии покойного Сени, я орудовала ножом, по-быстрому сооружая бутерброды. А поэт-песенник прямо из банки разливал спирт по рюмкам.
Первую мы выпили молча. Не успели закусить, а Широкорядов уже наполнил рюмки во второй раз.
У Нинон глаза по-прежнему были на мокром месте, но алкоголь ее несколько подбодрил. Я грустно посматривала на часы, прикидывая, на какой электричке мы сможем уехать, если сможем вообще, потому что Нинон больше уже не выказывала таких намерений.
А тут еще и поэт-песенник подлил масла в огонь (кто его просил?):
— Лично я никуда уезжать не собираюсь. Чего это я должен бежать из собственного дома? Здорово будет, когда мы все сделаем отсюда ноги и бросим дачи на произвол судьбы. Ну нет, я так не согласен.
Я решила обратить его выступление в свою пользу:
— Ну, раз вы остаетесь, может, заодно и за дачей Нинон присмотрите?
— Да пожалуйста, только я ведь не буду сидеть, как пес на цепи, и ночью я сплю довольно крепко. Слушайте, милые барышни, зачем вам уезжать? Оставайтесь! Когда еще представится такая замечательная возможность пощекотать нервишки!
— Оригинально же вы смотрите на вещи, — покачала я головой.
— И вообще, — невозмутимо продолжал этот краснобай, — ни мне, ни вам ничего не грозит.
— Как вы можете быть таким уверенным? — взорвалась я, уже подогретая спиртом: еще не хватало, чтобы он уговорил Нинон остаться.
— Элементарно, — Широкорядов опрокинул третью рюмашку, — просто я все рассчитал.
Мы с Нинон молча на него воззрились, а он разглагольствовал на полную катушку:
— Мне лично все ясно. Эти убийства мне понятны, так же как и следователю. Что-то мне подсказывает, что мы мыслим с ним водном направлении.
Я глупо хохотнула:
— Понятны? Тогда вы знаете, кто убил жену банкира?
— Конечно. — Поэт-песенник поднял рюмку со спиртом и зачем-то посмотрел ее на свет. — Да и вы знаете, все знают. Остроглазову прикончил шабашник-молдаванин, по пьяной лавке, скорее всего с целью грабежа.
— А кто же поджег строительный вагончик? — не унималась я.
— А вот здесь изначально не правильная посылка, — погрозил мне пальцем Широкорядов. — Между прочим, странно такое слышать от трезвомыслящей девушки вроде вас. — На что он намекал, неужели на мою идиотскую риторику на тему поэзии? — Кто сказал, что вагончик подожгли? Насколько я понимаю, это еще не доказано. Погоревшие ребята, царство им небесное, были очень даже не прочь заложить за воротник, а по пьяной лавке все возможно, как вы понимаете. Но даже если поджог был… О чем нужно думать? Нужно думать о том, кому он был выгоден в первую очередь!
— Ну и кому? — икнула Нинон и стыдливо прикрыла рот ладонью. Лично мне было ясно, куда клонил поэт-песенник.
А он не стал долго интриговать недогадливую Нинон:
— Разумеется, их хозяину. Во-первых, они могли что-нибудь не поделить, во-вторых, не исключено, что ему не хотелось расставаться с дензнаками.
Черт, да он просто читал мои мысли!
— А Сеня? — Нинон опередила меня.
— А с Сеней, не исключено, еще проще. Я уже говорил: коммерция, коммерция…
Умопостроения Широкорядова выглядели если не бесспорно, то по крайней мере логично. Мы с Нинон были вынуждены взять тайм-аут. И все-таки я нашла слабое звено в его стройной на первый взгляд теории:
— А как же тогда та первая, неизвестная жертва, которую нашли неподалеку от платформы?
Поэт-песенник сразу погрустнел и признался:
— Вот здесь у меня пока нет объяснения, но я уверен, что это тоже не более чем совпадение.
— То-то и оно, — подытожила я и скомандовала, глядя на пустеющую прямо на глазах банку со спиртом (здоровы же пить отечественные поэты-песенники!):
— Все, сворачиваем скатерть-самобранку, пока еще в состоянии передвигаться.
— Ну вот, так хорошо сидели, — разочарованно произнес Широкорядов, — так нет, обязательно надо все испортить.
Я оставила его жалобы без ответа и целиком и полностью переключилась на свою подружку, которая, похоже, совсем позабыла, что еще полчаса назад ломала руки и причитала подобно чеховским сестрам: «В Москву, в Москву!»
— Эй, Нинон, нам пора.
— Куда? — Нинон посмотрела на меня совершенно осоловелыми глазами. Неужто ее так пробрало?
— Как куда? Мы же собирались в Москву возвращаться. Ты что, забыла?
— Да? — Близорукие глаза Нинон затуманились. Точно, развезло! Впрочем, чему тут удивляться. Кто же пьет спирт с утра и на голодный желудок?
Я схватила со стола бутерброд с красной икрой и стала совать его Нинон со словами: «Закусывай, закусывай», а Нинон отбивалась: «У меня кусок в горло не лезет!»
Естественно, меня зло взяло: кусок у нее, видите ли, в горло не лезет, а спирт, между прочим, никаких препятствий на своем пути не встречает!
— Нинон, Нинон, кончай глупить! — рявкнула я на нее и побежала наверх за чемоданом, который Нинон успела собрать, прежде чем к нам нагрянул поэт-песенник, совративший мою подружку с пути истинного.
Кроме чемодана, я захватила и свою сумку, приволокла все это дело в гостиную, торпедой влетела на кухню и остолбенела: пока я отсутствовала, Нинон успела махнуть еще рюмашку, и теперь они с Широкорядовым сидели в обнимку и душевно выводили песенку из репертуара «чернобурок» — «горжеток».
— Черт! — ругнулась я. — Да это же просто… дурдом какой-то! Пьяная вакханалия!
— Вот именно, — с готовностью подхватил поэт-песенник, словно только и дожидался моей подсказки, — и я предлагаю ее продолжить! Будем пить, пока на нас не снизойдет озарение и мы не поймем, кто из нас маньяк! — Широкорядов похабно захихикал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64