— Кстати, садиться нужно тихо, дабы не травмировать нервную систему педагога и глубокоуважаемых однокашников. А что такое фольклор, нам сейчас растолкует Пономарёв.
И Панама пошёл и заработал четвёрку, хотя ему сквозь землю хотелось провалиться. Правда, с тех пор Фомина на уроках литературы тише воды, ниже травы и так на Бориса Степановича глядит, когда он рассказывает, словно хочет ему в рот прыгнуть.
Ну, а сегодня скандал произошёл. На большой перемене остались все в классе — объявили экстренное собрание. Председатель совета отряда Васька Мослов говорит:
— Ребята, в школе проходит конкурс стенных газет. Мы должны принять участие.
— Как принять? — засмеялся Столбов. — Мы ещё с начала года ни одной газеты не выпустили…
— Ну и что? Нот сегодня останется актив и выпустит сразу несколько газет. Дадим им в помощь ребят. Вот Пономарева, например.
— Не могу я сегодня.
— Ну, завтра.
— И завтра не могу, — ответил Пономарёв, — занят я, ребята.
— И когда же ты бываешь свободен? — ехидно так спрашивает Васька.
— В четверг. И то до пяти, а потом я в баню хожу.
Тут все как закричат:
— А мы что, не ходим? Все в баню ходят. Пономарёв выделяется, хочет особенным быть!
— Знаешь, ты что-то стал себе многое позволять, — говорит Васька. — Я считаю, что тебя обсудить надо. Со сбора сбежал, в культпоходе не участвовал… У тебя что, уважительные причины есть?
— Есть, — сказал Панама.
— Ну, так объясни коллективу. Вот Фомина имеет уважительные причины, мы её стараемся максимально освободить. Идём навстречу.
— Не могу я объяснить. А причины есть, — твёрдо ответил Панама.
Тутопять все как закричат. И вдруг встаёт Машка Уголькова и говорит:
— Что вы пристали? Я за него останусь.
Все сразу замолчали.
— Пономарёв, — говорит она, — не такой человек, чтобы врать.
— Ха! — сказал Столбов.
— Ты вообще, дурак, молчи! Если Игорь говорит, что у него есть причины, значит, есть. А если кого надо обсуждать, так это тебя, Васечка; за два месяца ни одной газетки не выпустили, потому в конкурсе участвовать — это показуха!
Тут опять все как закричали! А Пономарёв смотрел на Уголькову, точно видел её в первый раз.
Целый день он над этим думал. И сейчас, когда помогал Борису Степановичу Конусу копыта замывать, вдруг сказал:
— А всё-таки Маша Уголькова — хороший человек.
— Да? — усмехнулся Борис Степанович. — Из чего ж это следует?
— Из поступков.
— Ну, ежели из поступков, тогда конечно.
— А вы как считаете?
— А я считаю, что Маша — человек очень порядочный, с доброй душой и очень ясной головой. И потому она — красивая…
— Ну да! — засмеялся Панама. — У неё нос конопатый!
— А ей это идёт, — отжимая тряпку, ответил учитель. — А ты что думаешь, одна Фомина, что ли, красивая? Она особа эффектная, спору нет, но ей много горького нужно будет в жизни хлебнуть, чтобы стать настоящим человеком.
Панама долго не мог заснуть, всё думал над словами Бориса Степановича. Даже ночью встал в словарь посмотреть. Раскрыл толстенную книгу и прочитал: «Эффект — впечатление, производимое кем-чем-н. на кого-что-нибудь» — и ничего не понял.
Глава девятая
ЖЕСТОКОЕ УЧЕНИЕ
Конус выздоровел окончательно.
Он весело ржал и топотал, когда Панама или Борис Степанович входили в его денник. Дружески прихватывал их зубами за куртки, когда они натягивали седельные подпруги или застёгивали на его тонких пружинистых ногах ногавки — кожаные высокие браслеты, чтобы сухожилия не побил копытами, не поранился.
Борис Степанович вдевал ногу в стремя и махом взлетал в седло. Панама забирался в судейскую ложу и смотрел восхищённо, как умопомрачительной красоты конь, пританцовывая, топчет песок на кругу.
Высокий, тёмно-гнедой, очень тоненький и в то же время мускулистый конь, пофыркивая, мягко проходил мимо Панамы. Мускулы так и переливались под атласной шерстью. И мальчишке казалось, что это он сидит высоко в седле, что это под ним упруго ступает жеребец.
Однажды в манеж вошли мальчишки, ведя разномастных лошадей. Женщина-тренер что-то сказала. И они полезли на коней. Тут Панама невольно отметил про себя разницу между ними и Борисом Степановичем.
Учитель сидел в седле так, точно это была самая удобная для него поза. Гибкая поясница, мягкие, как у пианиста, руки отвечали на каждое движение лошади. Конь и всадник двигались так, словно кто очень легко и просто.
Мальчишки пыхтели, охали, тяжко стукались задами о сёдла. Лошади шли под ними боком, а то и вовсе останавливались. Одни кудлатый конек выскочил в середину круга и начал подкидывать задними копытами. Мальчишка мотался в седле, как мешок.
— Сидеть, сидеть! — кричала женщина-тренер.
Мальчишка цеплялся изо всех сил. Но потом медленно и грузно сполз на песок.
А всё-таки Панама им завидовал! Ему казалось, что он никогда не смог бы вот так сидеть высоко в седле, так откидываться назад, так ударять коня в бока каблуками.
— Что, брат, нравится? — подъехал Борис Степанович. — Хотелось бы так?
— Да!
— Ну вот… А я всё ждал, когда же ты меня попросишь. Но ваша скромность, сударь, превзошла мои ожидания. Мне покачалось, что для тебя пределом мечтания стала карьера конюха.
— Я так никогда не смогу, — грустно сказал Панама.
— А это мы посмотрим. — И с места поднял коня в галоп.
В пятницу Панама надел белую рубашку и новый костюм, и они отправились в тренерскую, где в своей отдельной комнате сидел тот самый седоусый старик, которого Панама видел в первый свой приход.
Он уже много про него знал. Знал, что Денис Платонович, может быть, самый старый и самый опытный жокей в Советском Союзе, что он ещё до революции был известен за границей и привозил на Родину такие призы, о которых почтительно пишут справочники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21