— До свидания, — крикнул мальчишка Кускову и Вадиму, — приходите в гости. Мы на пятом этаже живём теперя! У нас из окна далеко видно.
Фырчали, отъезжая, грузовики, гремели бульдозеры. Школьники помогали грузить на самосвалы яблони, которые экскаватор вынимал прямо с землёй.
— Пойдём! — сказал Вадим. — Мы в лесную избушку перебираемся.
Все их вещи уже лежали на телеге. Незнакомый старик поправлял на лошади упряжь.
— Тронулись, что ли? — спросил он, впрыгивая на передок.
Кусков уселся сзади с Вадимом, телега тронулась и скоро въехала в лес.
— Не сказал чьих? — спросил вдруг возница.
— Что вы говорите? — переспросил Вадим.
— Ну этот, в шляпе, фамилию свою не сказал? — спросил старик.
— Нет.
— Вот я и гадаю: чей он? Да разве угадаешь. Ну! — крикнул он, сбивая с крупа лошади слепня. — Много их отсюда за счастьем поехало…
Телега раскачивалась, прыгая по корням, что густо пересекали дорогу.
— Да! — вздохнул вдруг Вадим каким-то своим мыслям. — И остался один кран с петухом, да и тот сломанный…
Глава четырнадцатая
Лесное житьё
Часа через два они заехали в такую глухомань, что удивительно было, как это лошадь ухитряется тащить телегу: дорога совсем исчезла. Кускову то и дело приходилось наклоняться, защищаясь от ветвей. Вадим лёг на дно телеги.
Охотничья избушка вывернулась откуда-то сбоку. Она стояла на самом краю леса. Сразу за ней начиналось кое-где утыканное кривыми сосенками и чахлыми берёзками болото.
Лёшка даже не сразу догадался, что это избушка. Она так вросла в землю, что больше походила на землянку или погреб. На крыше её густо росла трава и даже кусты. Внутрь свет шёл от двери, окон не было. Вдоль стен тянулись нары, в углу была навалена груда камней.
— Это вёшала! — показал старик на колышки, вбитые в стену. — Одёжу сушить! Над очагом, значит.
— А готовить где? — спросил Кусков, понимая, что это, наверное, его обязанность.
— Готовить на улице. На костре. Здесь дымно.
— Не могли печку сложить! — буркнул Лёшка.
— Могли, да не стали! — значительно сказал старик и уехал.
Тишина навалилась на Кускова, точно они с Вадимом остались вдруг на необитаемом острове. Вроде только что гудели машины, валились старые избы, грохотали бульдозеры, а теперь будто и не было ничего, будто это был сон.
Лёшка собрал для костра хворост и, когда вновь вошёл в избушку, чтобы взять консервы, увидел, что Вадим по всем нарам разложил свои наброски и рассматривает их.
— Сколько я в технике растерял за эти годы! — сказал он, ни к кому не обращаясь. — С другой стороны, кому это нужно? Вот видишь! Видишь, Альберт! — повторил он, небрежно сгребая наброски в папку. — Я как старая полковая лошадь, заслышавшая голос трубы! Начал наброски просто так, вернее, для иных, отличных от рисования целей, а вот теперь не могу остановиться… Ну ладно, — сказал он, переобуваясь в болотные сапоги, — я пойду поброжу вокруг, а ты не отходи от избушки — заблудишься!
— Куда я пойду! — засмеялся Лёшка. — Я королевский обед буду готовить.
Ему совсем не хотелось, чтобы Вадим уходил. Ему ужасно не хотелось оставаться одному.
Он собрал в кучу хворост. Нашёл в вещах газету и поджёг её. Бумага быстро сгорела, костёр подымил и погас. Сколько раз поджигал костёр Кусков, столько раз невесть откуда взявшийся ветерок гасил его. Лёшке стало казаться, что ветер дует со всех сторон. Он уже и курткой заслонялся, и чуть ли не в самый костёр залез, а ветки так гореть и не начали. Больше газеты не было.
Лёшка плюнул с досады в костёр и среди вещей в рюкзаке Вадима увидел бутылку с надписью: «Растворитель». Бутылка пахла спиртом и олифой.
Воровато оглянувшись, Кусков вылил половину на хворост. И, торопясь, ломая спички, поджёг.
Пламя рвануло кверху столбом! Лёшка отшатнулся и увидел, как вспыхнула трава вокруг хвороста и быстрый огонь побежал полосою по прошлогодней траве к кустам. Дымящееся чёрное пространство оставалось за ним. Не помня себя от страха, Кусков схватил длиннющую ветку и стал хлестать пламя, топтать его и опомнился, когда огонь погас. Вся полянка перед избушкой выгорела.
Чёрной от гари рукой Лёшка вытер пот и, оглядевшись, увидел старое кострище. Не один десяток лет, наверное, разводили на этом месте охотники костёр. Почва тут выгорела, образовалась ямка, но в ней не собиралась вода, потому что на дне был заботливо насыпан песок.
И тут же Кусков увидал дрова, лежащие под крышей избы. Несколько полешек, завёрнутых в берёсту. Мальчишка перетащил свой хворост в эту ямку и начал складывать костёр сначала, не торопясь.
На дно он положил берёсту, поверх домиком тонкие сухие ветки-лучинки, а уж сверху веточки побольше.
Костёр вспыхнул с первой спички! Лёшка готов был прыгать вокруг, как первобытный человек, когда тот впервые добыл огонь.
Он отыскал ведро. Раз поставили избушку, должна быть поблизости питьевая вода! В какую сторону идти? Нужно ходить кругами!
И не успел он обойти избушку, как отыскал родничок, заботливо выложенный камнями.
— Во! — сказал он, удивляясь, что рассудил правильно.
Он поставил ведро на огонь.
«Можно было и не ходить кругами. Ясное дело: родник должен быть в лесной стороне. Болото родник бы залило».
Глядя на огонь и вдыхая кислый запах берёзового дыма, он вспомнил, что ведь об этом они проходили ещё в четвёртом классе, на уроке природоведения… Или, может, на географии? Ему всегда казалось, что школа — это одно, а жизнь — совсем другое.
«Ну зачем, — сказал он однажды учителю математики, — зачем мне алгебра? Где это я буду корни квадратные извлекать, если стану дзюдоистом?»
Учитель ответил, что алгебра учит человека думать… Но Кусков тогда не понял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50