Он остолбенел и опомнился, когда Вадим, проходя мимо него, вдруг споткнулся.
— Ну что? — засмеялся Сява. — Ноженьки подкосились? Ничего, профессор, учись. Ты что, чистеньким хотел быть? Как тебе малый сказал: ты вор! Привыкай. Ты — вор.
Лёшка почувствовал, как, поднимаясь, Вадим что-то сунул ему за отворот сапога.
Глава двадцать пятая
«Помогите!»
— Бредит! — слышит над собою Кусков знакомый хриплый голос.
Лёшка пытается открыть глаза и не может. Горячая тяжесть давит его. Ему кажется, что он в парной бане или в огне. Ему чудится, что кругом болото и он там на тропе.
Но почему оно такое горячее! Оно же было ледяное! А здесь огонь кругом!
— Огонь! — кричит Лёшка. — Огонь! Сява крепость поджёг! Горит всё! Не успел я! Не дошёл!
И вдруг становится легче дышать, что-то прохладное ложится ему на лоб. И словно холодным ветерком обвевает всё тело. Лёшка открывает глаза.
— Попей! Попей! — говорит ему Иван Иванович. — На, попей.
Кусков жадно пьёт, и зубы его стучат о край блюдечка. Всё его тело стало каким-то мягким и ужасно тяжёлым. Если бы не крепкая рука моряка, он не смог бы приподняться сам.
— Не успел я! Не успел! — шепчет Лёшка.
— Успел! Не волнуйся! Всё успел! — успокаивает отчим, поправляя подушку.
— Но ведь они зажгли крепость.
— Как же! Что они, дураки — зажигать и самим гореть? Карту ты ведь унёс!
— Откуда же огонь?
— Это не огонь, это у тебя температура. Заболел ты. Бредишь!
— Матери не говорите! — шепчет Лёшка, опять проваливаясь в горячую полудрёму.
«Бредишь… Бредишь. Бредишь или бредёшь? Бредёшь, бредёшь…» Он идёт и идёт по бесконечному болоту. И всё время возвращается назад к булавинской крепости. Крепость горит, и языки пламени лижут его ноги.
— Горит! — кричит Лёшка. — Всё горит.
Ему кажется, что сквозь пламя начинает дуть прохладный ветерок.
— Ещё! Ещё! — просит Лёшка.
— Сейчас, сейчас, сынок! — слышит он голос Ивана Ивановича. Он на секунду открывает глаза и видит в свете затенённой лампы отчима в матросской тельняшке. Иван Иванович влажной тряпочкой обтирает ему грудь и руки…
— Это вода с уксусом, — говорит он Лёшке. — Минут на двадцать температуру сбивает.
— Я знаю! — шепчет Лёшка. — Мне мама так делала, когда я маленький болел… Вы только ей ничего не говорите.
— Не буду! Не буду! — говорит отчим. — Ты спи! Ты уснуть старайся.
Всё плывёт у Кускова перед глазами, и он проваливается в тяжёлый душный сон…
Просыпается Лёшка на рассвете. Осторожно поворачивает голову и видит большую незнакомую комнату со светлыми стенами и новыми занавесками на окне. Рядом на тонконогой табуретке стоит миска с водой, а чуть подальше на раскладушке, уткнувшись лицом почти что в Алёшкины ступни, спит Иван Иванович.
И Кусков вспоминает всё! Всё сразу.
Когда там, в крепости, Вадим сунул ему за голенище болотного сапога блокнот с картой, Лёшка сразу решил бежать, но это было не так просто.
Он выскочил из избы.
— Алёха! — закричал ему отец. — Ну-ка, помоги.
Вдвоём они выволокли резиновую лодку за ворота.
— Ты это! — сказал отец. — Ты сиди здесь. С лодки глаз не спускай. Это моя лодка. Я её специально купил, чтобы по болоту всё вытащить! Так что это всё наше! Я это никому не отдам!
«Как это раньше отец мог казаться мне красивым?» — подумал Лёшка, разглядывая отца как совершенно чужого.
— Тут миллионы! — бормотал бармен. — Я за своё кому хошь горло вырву!
— Это точно! — не утерпел Кусков, но отец не расслышал.
— Стереги! Я ещё что-нибудь прихвачу!
Лёшка подождал, пока он шмыгнул в щель ворот, как крыса в амбар, и сам двинулся вдоль стены.
За углом крепости ещё были видны следы: примятая трава на болоте ещё не успела подняться. Он чуть было сразу не бросился по тропе, но вовремя спохватился.
«Ага, — подумал он, — а как я стану пользоваться картой, когда дойду до того места, где нет следов… Нет! Тут нужно вымерять всё с самого начала».
Он, стараясь не торопиться, рассмотрел последний лист блокнота, где была нарисована крепость. Нашёл на стене крепости большой вырубленный в брёвнах крест, подобрал валявшийся шест и сделал первый шаг.
Теперь он как бы раздвоился. Как будто в нём сразу поселилось два Кускова.
«Давай! Давай быстрее! — торопил один, прежний Кусков, тот, что мечтал о богатстве и хотел, чтобы его называли Альбертом. — Опомнятся в крепости, догонят по следам. Отнимут карту, и всё! Давай быстрее! Вот след какой чёткий! Что шаги отсчитывать!»
«Поспешай медленно! — говорил другой Кусков. Новый, незнакомый, о существовании которого Лёшка и не подозревал раньше. — Вадим заморочит им голову! Заставит всё заново перевязывать и упаковывать! Тебя не будут искать часа полтора. Ты километра на три уйдёшь — не догонят!»
Лёшка цепко перехватывал шест и шагал по зыбкой почве болота внимательно и осторожно, как канатоходец.
«Ах, Вадим! Вадим! — думал он, шмыгая разбитым носом и отсчитывая шаги. — Ничего в нём понять невозможно! То он с ворами, то вот карту отдал! Что за человек?»
Часа через два пошёл дождь.
«Хорошо! — обрадовался Кусков. — Всё намокнет — гореть не будет. Трава под дождём поднимется! Как Антипа Андреич говорил: станет вся одинаковая, следов не будет, не догонят меня».
Он шагал и шагал. Гиблая трясина чавкала и качалась у него под ногами. Дождик стал сильнее! Вода полилась Кускову за шиворот, и холодный ручеёк побежал по потной Лёшкиной спине, но он не обращал на это внимания.
У него ныли плечи, болели мышцы живота, как будто он подряд работал три тренировки, но он не останавливался, а шёл и шёл вперёд, больше всего опасаясь сбиться со счёта. Это было тяжёлое занятие, но от него зависело всё…
Бездонная гнилая глубина пузырилась слева и справа от тропы, и сбиться было очень просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50