куда ни воткнешь – всюду родина, где ни посадишь – всюду привьется.Дима, в распахнутом пальто, мчался по улице, пока не преградила ему дорогу компания, в центре которой танцевала с парнем какая-то девчонка. И не девчонка вовсе, а Нонка Кукушка, которую он недавно узнал, когда дворничиха тетя Клава к нему прибежала в час ночи: "Помоги! Поют, бродяги! Спать не дают всему дому!" Он неохотно, не как доктор, поднятый среди ночи криком о помощи, а как милиционер, отработавший свое дежурство и поднятый с кровати по пустяку, оделся, пошел и прекратил пение честной компании. Пригрозил им штрафом, приводом в милицию, потом судом, потом выселением из Ленинграда, потом тюремным заключением, а потом фантазия его иссякла, и тут взяла свое слово Нонка Кукушка, которую он увидел впервые."Ой как страшно! – смеялась Нонка. – А я не боюсь! Состояла, товарищ начальник, под товарищеским судом на старом местожительстве! Судили за веселую жизнь, за пение, пляски и увод мужей от семьи. Обвиняли женщины, защищали мужчины – скучно им без меня, не с кем поделиться! Думаете, я их зову, сами ко мне захаживают. Правда, ребята?"Загудели "ребята", согласились с Нонкой."Ну вот, переехала я в новый дом, и снова гости меня одолевают, снова песни поем! Заходите, товарищ милиционер, дорогим гостем будете! Да вы не бойтесь, я не кусачая! Как, ребята?"Смеялась она тогда ему прямо в лицо, завлечь хотела в то стадо, что ее окружало, но он знал свою службу: "Будьте любезны! Пройдемте!"Выносил он ей выговор, а сердце вдруг дрогнуло, захотелось и ему песни петь, да под гитару. Провел он тогда ладонью по лицу – убрать с лица улыбку, плюнул незаметно на пол – тьфу ты, дьявол! И поверил тем бедным мужикам, которые плакались у него в отделении, что вся их загубленная, пьяная жизнь женщинами вызывается, – да, такая может!И вот теперь, в двенадцатом часу, весенним вечером, столкнулся он вновь с Нонкой Кукушкой. Под фонарями и луной танцевала она на притихшей дороге, беззаботная, легкая, как паутинка, и в той паутине барахталось пятеро поклонников с гитарами, и среди них – Фаза. Как увидел Дима Фазу, как остановил свои глаза на нем, мальчишку как ветром сдуло, а остальные продолжали музыкальные упражнения.Дима напомнил свои угрозы, пообещал оштрафовать, а Нонка ему:– Не боюсь! У меня защитник есть, мой сын Ва дик!Любила она сыном хвастаться. Вот и сейчас взяла да и сболтнула про сына.Как перед пропастью Дима встал. Как же раньше он не догадался, что только она, Нонка, одна-единственная на свете, может быть матерью Вадика! Стоял Дима неподвижно. Ему даже показалось, что уснул он на несколько мгновений.– Вадик ваш сын?– Мой! А вы откуда его знаете?– У меня Вадик! Домой возвращаться не хочет, к мамочке!– Ну так я вам его дарю! – сказала Нонка и широким жестом изобразила, как она отдает ему Вадика. – Будем с вами родственниками!– Не будем родственниками – врагами будем, – бросил на ходу Дима.Нонке танцевать расхотелось, остановилась она, запела про звезды и луну, которые никому не помогут. И в тот момент услышала знакомый голос, знакомый до шепота, крика и всех промежуточных оттенков, – она увидела Андрюшу, который возвращался из кино домой, держа за руку жену.Андрюша смеялся, запрокинув голову, хорошо ему было, пока и он не услышал знакомый голос, такой знакомый прежде требовательным своим тоном и такой незнакомый теперь звучащей в нем мольбой:– Андрюша!Познакомил Андрюша Нонку с женой, и жена его увяла под пристальным враждебным Нонкиным взглядом. Только что смеялись они, а тут такая негаданная и неприятная встреча. Стояли и молчали. Нонка обернулась, хотела показать, что не одна она здесь, но все поклонники разбежались.Андрюша прервал молчание:– Ну мы пошли!– А я как же?– Ты? Не знаю!– Но ты же меня любил, на всю жизнь!Жена Андрюши почувствовала себя оскорбленной, и рука ее ослабла на Андрюшином локте.Вот он, долгожданный зов, но кончилась Андрюшина любовь, может быть только в эту минуту и кончилась.– Ты пойдешь одна, а я с женой! – сказал Андрюша. – У меня сын есть Петя, я вернулся в Ленинград, и не надо… Заходи к нам, будем старыми школьными товарищами – и всё!– Старыми школьными товарищами, – как эхо повторила Нонка и пошла куда глаза глядят, а они никуда не глядели. Почувствовала она тяжесть от жизни, словно свод неба упал ей на плечи и придавил. Обидно ей стало, за себя обидно, что жизнь своим чередом идет, а она меряет ее старой меркой, и выходит, что в жизни ее сплошные ошибки, все не как у людей, и нет ей на свете покоя. И песни-то она поет от смертной тоски и скуки, выть хочется по-собачьи, а не получается. Вспомнился ей Вадик, и так она охнула вслух при воспоминании о нем, что человек, который около нее случайно остановился, тоже сказал: "Ох!"Пригляделась она к охнувшему человеку и узнала того стремительного милиционера, который, как нарочно, все время попадался ей на пути. Но если быть до конца правдивым, надо сказать, что тот "Ох!" Дима совсем не позаимствовал, он случайно совпал с Нонкиным, и вообще он случайно остановился около нее. Ведь должны же в жизни оставаться таинственные случайности!
ПЕРЕКРЕСТОК СУДЕБ Как оставил Дима Нонку с компанией, так, толкая прохожих, двигающихся на него сплошным встречным потоком, добежал до конца улицы. Уже осталось только дорогу перебежать, и вот кинотеатр, и вот Невеста! – так нет, надо же, наскочил он на какую-то женщину, чуть не свалил ее и вдобавок отдавил ей ногу. Она вскрикнула, мужчины, что рядом стояли, к ней бросились, а Дима, даже не извинившись, дальше побежал, а вслед ему неслось: "Хулиган! В милицию его!"Упоминание о милиции придало Диме силы для решающего рывка, и он его сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64