- Ирина, - сказала она.
Я ответил ей. Она сняла с ноги тапочку, я взглянул: там было трехминутное дело. Я сказал:
- Садитесь.
Она села, закинув ногу на ногу. Маленькая ступня с тонкой лодыжкой и литыми, как пульки, плотно прилегающими друг к другу пальцами.
Она сказала:
- Это так неловко. Но Валя сказала, что вы хотя и большой артист, а добрый. Вот я и решилась. Еще раз простите меня.
Я достал дратву, щетинку, воск и шильце.
- Так вот вы какой, знаменитый дядя Коля, - сказала она. - И как это так получилось, что я никогда не видела вас в манеже?
- Не велика беда, - сказал я, - еще успеете!
- Еще нахохочешься, - сказала Валя.
- Я вижу вас впервые, - сказал я, - какой жанр? Впрочем, постойте, я скажу сам.
Я вспомнил, что сегодня сказала мне Нора, вспомнил ящики во дворе и снова увидел ее длинные руки и весь рисунок, все встало на место, и я сказал:
- Воздух.
Она спросила:
- Вы знали?
- Нет, - сказал я, - я не знал вас, но теперь знаю: Ирина Раскатова.
Валя захлопала в ладоши:
- Ой! Мнемотехника!
- Да, - сказала Ирина, - просто чудеса...
Просто чудеса...
- Вы с Волги, - сказал я.
- Опять чудеса! Откуда вы знаете?
Откуда? Оттуда. Тебя твое "о" за три версты выдает. Раз. Борис говорил - два.
Я сказал:
- Да я вообще про вас все знаю. Наверное, мечтали быть физиком?
- Нет, я думала - юристом.
- Учились?
- Третий курс... А потом художественная гимнастика в кружке, студии, встреча с Мишей... И вдруг такая перемена! Просто я везучая, - сказала она убежденно и строго посмотрела на меня. - Кем я была? Обыкновенная студентка с обыкновенными тройками. Никаких способностей - середняк. И вдруг эта встреча, он меня увидел, нашел, полюбил, стал учить, выучил, вытренировал, дал мне призвание, о! - Лицо ее разгорелось, она увлеклась и уже не стеснялась ни Вали, ни тем более меня. - Сколько в нем воли, и вообще какой он благородный и верный, замечательный, редкий человек Миша!
Первый раз слышу такой отзыв о Мишке Раскатове. Великая сила - любовь. Недаром говорят: "Любовь слепа". Нет, стой, к черту соседкины приговорки. Это там, где кухня, котлетки, луковый дух, это там так говорят. А скорей всего, это у меня слепая душа, что я не разглядел его до сих пор. Не разглядел и пошел повторять за всеми: "пижон", "стиляга". А он, наверное, другой, где-то там далеко, внутри, недаром так любит его эта красивая, чистая девочка.
Я закрепил узелок и протянул Ирине тапочку.
- Готово, - сказал я. - Получайте ваш хрустальный башмачок.
Она, не раздумывая, протянула ногу, и я обул ее.
- Спасибо, - сказала она, вставая.
- Не за что, - сказал я.
Она подошла поближе и наклонилась ко мне низко, почти присела, ведь я сидел на маленьком стуле, и ее глаза были прямо против моих.
- Я не за тапочку, - сказала она, и я увидел нежность и благодарность в этой огромной синеве, - я за хрустальный башмачок.
Валя Нетти уже открыла дверь и держала ее распахнутой. Ирина пошла за ней, но в дверях остановилась и сказала мне уже совсем просто и дружелюбно, как говорят люди старинному своему знакомцу, приятелю и другу:
- Приходите завтра в двенадцать нашу репетицию смотреть.
Я сказал:
- Обязательно.
Тогда она как будто вспомнила:
- А вы когда будете репетировать?
И мы бы пришли.
- Хочется посмеяться, - сказала Валя Нетти.
- Вы меня уж прямо на представлении увидите, - сказал я, - вечером. Ведь я как раз перед вами иду по программе. Вот вы перед своим выходом и увидите меня. Через щелочку можно или сверху, где прожектор стоит, а еще лучше просто послушайте на ухо, как принимают.
- Нет, послушать - это неинтересно. Я непременно своими глазами хочу, сказала она. - Ну, еще раз спасибо! До завтра!
- До завтра, - сказал я.
- До завтра, - сказала Валя Нетти.
16
Я проснулся так рано оттого, что мне дьявольски хотелось есть. Вода под краном была студеная, голубоватая от холода, я умылся и вышел на улицу. Было уже часов восемь, я взял себе свежего хлеба в булочной и прошел на рынок, в молочный ряд. Жизнь уже кипела вовсю, и выстроенные в шеренгу стаканчики простокваши выглядели очень аппетитно. Я встал сбоку у прилавка и один за другим съел несколько таких стаканчиков. Потом я выбрал ряженку, она еще вкуснее простокваши, розоватая, нежная, освежающая, так бы и ел с утра до вечера.
Дебелая молочница, хозяйка этого товара, смотрела, как я ел, и выражение ее лица было сочувственное и немного грустное, как будто ей все про меня было известно и понятно. Я расплатился с ней и прошел в другой павильон. Там пахло всем осенним Подмосковьем сразу - укропом, чесноком, рассолом, грибами и еще чем-то, и я купил десяток репок и вернулся в цирк, потому что мне нужно было повидаться с Лялькой. Завидев меня, она по традиции приветственно подняла хобот. У ног ее ползали Панаргин и Генка. Возле них, на полу, на промасленной тряпице, лежали огромные, похожие на кинжалы и серпы, ножи, железные щетки и рашпили.
- Маникюр, - сказал Генка, кряхтя и кромсая Лялькину ногу. - Вот, дядя Коля, как слониха живет - почище любой графини!
- Да, - сказал Панаргин. - В Индии недаром говорят: искусство танца, искусство живописи, ткачества, ювелирное искусство - все это ерунда по сравнению с искусством ухода за слоном. - Он кивнул мне головой и прополз под Лялькиным брюхом к другой, задней ее ноге.
Ну что ж, выглядела она прекрасно, и мой утренний визит приняла благосклонно, и угощение проглотила молниеносно, все было в порядке, и я сейчас, пожалуй, только мешал им. Я отправился к себе.
Чтобы сократить расстояние, я решил пересечь манеж, и как только вошел в зал, увидел, что в манеже уже работают двое каких-то мальчат, они репетировали партерную акробатику, и я остановился в проходе, у столба, чтобы, оставаясь незамеченным, посмотреть работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32