– Хорошо, завтра, – сказала я, не понимая даже, что я соглашаюсь, так хотелось поскорее повесить трубку.
– Приходи ко мне, хорошо? Так будет удобнее, чем где-то. Ты ведь еще недостаточно взрослая, чтобы встречаться в барах, да, маленькая? Я жду тебя у себя на квартире после школы.
– Ладно, – сказала я. – Ладно. – И резко опустила трубку на рычаг.
Дверь маминой комнаты открылась и закрылась, рядом со мной появилась Картер в своем сером, как униформа, платье.
– Ваша мама спрашивает, кто звонил, мисс Камилла.
– Луиза, – быстренько соврала я и без сил опустилась на стул.
Раз мама хочет знать, кто звонил, значит, она, во всяком случае, жива. Картер повернулась и скрылась из виду, дверь маминой комнаты открылась и закрылась, а я сидела на стуле в холле до тех пор, пока дверь снова не растворилась и оттуда не вышли Картер и доктор Уоллес. Картер подала ему пальто и протянула шляпу.
Доктор сказал:
– Доброй ночи. Картер. Мисс Камилла откроет мне дверь.
Картер отправилась на кухню, и я знала, что она станет под дверью и будет подслушивать.
– Надень-ка пальто и шапку, Камилла, – сказал доктор. – Мы выйдем с тобой и выпьем по чашечке кофе. А потом мама просила, чтобы ты к ней зашла.
Я надела пальто, но пальцы мои вдруг точно одеревенели и я никак не могла продеть пуговицы в петли. Доктор Уоллес застегнул на мне пальто и нахлобучил мне на голову берет.
– Ну вот, – сказал он. – Может, я его надел на тебя не по-модному, но ты выглядишь симпатично. Мне нравится твой красный берет. Он очень идет к твоему синему пальто. – И он улыбнулся мне такой мягкой, доброй улыбкой…
Я знаю, что ему было меня жалко. А мне хотелось избежать жалости. Я почувствовала, как это ужасно, когда к тебе испытывают жалость.
Первые несколько минут доктор Уоллес смотрел в свою чашку с кофе и ничего не говорил. Мы знаем его много лет. Я помню, что раньше он был поджарый и на голове у него росла густая шевелюра. А сейчас у него был довольно круглый животик и волос на голове осталось не так уж много.
– Камилла, – произнес он наконец. – Когда-нибудь ты станешь очень красивой женщиной.
Я совсем не этого от него ждала, так что от его слов я даже вздрогнула, а он при этом засмеялся.
– Красота – это большая ответственность, – продолжал он. – Красивый человек должен быть еще и сильным. Но очень многие оправдывают красотой свою слабость. Я знаю тебя с раннего детства, Камилла, и я надеюсь, что ты сможешь быть сильной, если захочешь. А я надеюсь, что захочешь.
– Я хотела бы быть сильной, – проговорила я, не догадываясь, к чему он клонит.
Может, он и сам хорошенько не знал, потому что сказал вдруг:
– Некоторые люди, когда им жизнь начинает казаться совсем уж невыносимой, решают разом покончить со всеми проблемами и рассчитаться с жизнью. Это плохой выход, и, к счастью, это им не всегда удается. Я надеюсь, Камилла, что ты достаточно сильная и достаточно взрослая, чтобы посмотреть в лицо произошедшему. Сегодня вечером твоя мать пыталась покончить с собой.
Сидя там в аптеке над чашкой кофе в застегнутом пальто, я вдруг начала дрожать, как в ознобе. Я сцепила руки на коленях, пытаясь унять дрожь. Но меня трясло всю, и дрожь в коленях я тоже никак не могла остановить.
– Давай немного пройдемся, – предложил доктор Уоллес.
Он положил деньги на прилавок, и мы, выйдя из аптеки, пошли вдоль Мэдисон-авеню.
– Твоя мать, – говорил доктор Уоллес, вышагивая по тротуару, – она совсем как ребенок. Она всегда обожала тебя, но ты была для нее как прекрасная кукла, а не как ее дитя. Вот эта самая кукла, которую ты подарила подруге, она хотела бы ее иметь.
– Откуда вы знаете про куклу? – спросила я.
– Странные вещи иногда говорит человек, когда он в истерике. Твоя мама упоминала сегодня куклу. Камилла, я бы хотел ради тебя сделать вид, что ничего особенного не случилось, но не могу. Ты должна благодарить Бога за то, что твой отец пришел домой вовремя, да и я уже находился на пути к вам. Сейчас ты пойди домой, будь с ней очень ласкова. И будь сильной. Сила, как и страх, бывает заразительна.
Мы повернули обратно. Доктор Уоллес поднялся со мной к нам на этаж. «Лифтовый мальчик» одарил меня улыбкой, и я подумала, знает ли он, что произошло. Доктор Уоллес попрощался со мной перед нашей дверью, и я вошла в квартиру одна. Я направилась прямо в мамину комнату. Прикроватная лампочка была зажжена, но мама спала. Папа сидел на низенькой табуреточке возле кровати, и голова его, темная, как чернильное пятно, лежала на мамином одеяле. Он тоже уснул. Мама была бледная, оба ее запястья были аккуратно забинтованы белыми бинтами. Я минуточку постояла, посмотрела на них и на цыпочках направилась к двери, но в этот момент мама открыла глаза. Она протянула ко мне руки, я кинулась к ней, и она крепко меня обняла.
– О, Камилла, Камилла, дорогая, прости меня, – сказала она.
Папа тоже проснулся, и мы обнялись все втроем. Любовь переполняла наши сердца. Мы были такими близкими, такими близкими, что, мне подумалось, ничто никогда не сможет нас разлучить.
Я поцеловала их, пошла к себе и сразу же погрузилась в глубокий сон.
Когда я наутро вошла в класс, Луиза была уже там.
– Та-ак, – сказала она ледяным голосом.
– Что «та-ак»? – спросила я, и от ее неожиданной злости у меня испортилось настроение.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, – сказала Луиза и сжала губы в узенькую полосочку.
– Не имею ни малейшего представления, – отрезала я, села за свою парту, откинула крышку и стала наводить порядок. Я аккуратно сложила карандаши и ручки в пенал, разложила учебники ровными стопками. Луиза стояла у меня над душой и ждала, что я попрошу прощения или спрошу ее, что не так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48