– Этим летом, – сказал Фрэнк, – нам надо выбраться за город и посмотреть на звезды вместе.
И мне подумалось, что если Фрэнк строит планы на лето, то я не могу оказаться очередной Помпилией Риччиоли.
Как только мы покончили с едой, Фрэнк отвел меня на Перри-стрит.
– Мне надо вернуться домой, Кэм, – сказал он. – Ты мне звякни, как будешь готова, я за тобой тут же приду, мне тут пять минут ходу.
– Хорошо, – согласилась я. Фрэнк поздоровался с миссис Гаусс и сказал, уходя:
– Я зайду к Дэвиду, когда приду за Камиллой.
Миссис Гаусс провела меня в гостиную.
– Не будьте у него слишком долго, мисс Дикинсон, – предупредила она. – У него сегодня плохой день. Я было хотела позвонить вам и отложить ваш визит, но он настоял на том, чтобы вы пришли.
Я пересекла холл и вошла в комнату Дэвида. Он находился на больничной кровати. Кровать была приподнята, он сидел, опираясь на подушки. Дэвид выглядел усталым, было заметно, что его мучает боль.
– Спасибо, что пришла, – сказал он. – Или заставила себя прийти?
– Да нет, я сама хотела, – возразила я.
– Что ж, хорошо. Прости, что принимаю тебя в постели, у меня сегодня плохой день. Если мама тебе там наговорила, чтобы не утомлять меня и все такое, так ты не обращай внимания. Я сам скажу, когда устану.
Я пододвинула к нему больничный столик, так, чтобы он мог легко дотянуться до карт и до шахмат.
– Карты и шахматы в нижнем ящике письменного стола, – сказал он.
Я достала то и другое, села к нему на кровать. Как здорово было с ним играть! Когда я играю с Луизой или с девочками из класса, то мне очень легко выигрывать. Они соображают так медленно, что мне делается скучно. У Дэвида оказался острый и ясный ум. Я забыла, что сижу на больничной кровати на том месте, где должны бы быть его ноги, так я была поглощена игрой.
Через некоторое время он сказал:
– Теперь немножко отдохнем и просто поговорим. А потом поиграем в шахматы. Налей мне, пожалуйста, водички в стакан и достань таблетку вон из той коробочки.
Я протянула ему таблетку и стакан воды.
– Спасибо, дорогая.
Насколько по-другому звучало это слово «дорогая», произнесенное Дэвидом. Совсем не так, как когда его произносила мама или Жак. У Дэвида оно согревало теплотой и нежностью и слегка пугало.
– А теперь давай сыграем партию в шахматы, – предложил Дэвид.
Когда мы стали играть, я поняла, что все успела перезабыть. Пока мы играли, я стала кое-что вспоминать, но Дэвид довольно быстро разбил меня в пух и прах.
Он сказал:
– Все в порядке, Камилла. Тебя я не мог бы обыграть с закрытыми глазами, как я это обычно делаю с другими. Сыграем несколько раз, и у нас будут получаться настоящие серьезные партии. Попробуем еще раз?
– Хорошо, – согласилась я. Но пока мы расставляли фигуры на доске, вошла миссис Гаусс.
– Дэвид, – сказала она, – тебе уже пора готовиться в постель.
– Ох, ма, – отозвался Дэвид усталым голосом. – Какая разница, когда я лягу в постель? Разве и так я все время не нахожусь в постели?
– Ты знаешь, что бывает, когда ты переутомишься, – продолжала она. – Особенно если у тебя такой плохой день, как был сегодня.
– Скажите, пожалуйста, который час? – спросила я.
– Уже больше девяти.
– О! – воскликнула я. – Мне пора домой.
– Ладно, – сказал Дэвид. – Позвони Фрэнку. Ма, скажи, что Камилла готова. И Бога ради не устраивай тревог по моему поводу. Я уже давно не проводил такого прекрасного вечера. Мы с Камиллой побеседуем, пока придет Фрэнк, а потом я специально для тебя почищу зубы, покорный, как ягненок.
Миссис Гаусс улыбнулась так, словно улыбка далась ей не без труда, и оставила нас.
– Придешь еще ко мне, Камилла? – спросил Дэвид.
– Да, конечно.
– Потому что сама хочешь или из жалости?
– Сама хочу.
– Жалеешь меня?
– Да, – сказала я.
Он протянул руку, взял меня за кисть, подвинул ближе к кровати.
– Ты откровенна со мной. Спасибо. Люди не всегда в этом признаются. А я ненавижу жалость. Если бы меня меньше жалели, я бы справлялся со своим положением легче. Я довожу до истерики свою мать, стараясь вытравить из нее жалость. Вы с Фрэнком жалеете меня меньше. Или как-то по-другому. Знаешь, Камилла, – заметил он, помолчав, – ты станешь очень красивой женщиной.
– Мне это говорили в последнее время.
– А сама ты это знаешь?
– Не уверена, – сказала я. – Когда смотрюсь в зеркало, я стараюсь это увидеть, но ничего не вижу, кроме того, что там, в зеркале, я – Камилла Дикинсон. А когда я не перед зеркалом, я просто не думаю о том, как выгляжу. Я чувствую себя красивой рядом с Фрэнком.
– А со мной?
– Тоже.
– Ты радость, Камилла. Большая радость для меня. Сделаешь то, о чем я тебя попрошу?
– А что?
– Поцелуешь меня на спокойной ночи?
– Да.
– Тебе не противно поцеловать такого, как я?
– Нет. С чего бы это?
Он притянул меня к себе мягко, но и решительно и поцеловал меня. Я ждала, что он поцелует меня в лоб или в щеку, но он легонько прижал свои губы к моим губам, потом сильнее и сильнее.
Я вдруг подумала: «Это мой первый поцелуй. И я получила его не от Фрэнка!»
Тут из холла донесся голос Фрэнка. Я отодвинулась от кровати, взяла со стула пальто и шапку.
– Привет, Кэм, привет Дэйв, – сказал Фрэнк, входя в комнату.
Он поздоровался с Дэвидом за руку.
– Ну, кто кого побил? – спросил он.
– Никто никого не побил, – сказал Дэвид. – Камилла замечательный партнер.
– Ты готова, Кэм? – спросил Фрэнк.
– Да.
– Придешь в субботу, Камилла? – спросил Дэвид.
– Да, – пообещала я. – В следующую субботу.
Мы попрощались с миссис Гаусс и пошли к метро. У меня все вертелось в голове: «Дэвид поцеловал меня, а Фрэнк – нет. Только во сне. Только во сне».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48