ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
В темноту.
— Придется Ванятке сидеть на бревнышке у дома и придумывать, как извести бородатого Василия и твово дружка Кухаревича. А заодно и тебя, как бы вроде зачинщика. Никак я только не пойму, чего Ванятка в Гузерипль подался, по какой надобности? Уж не за тобой ли следом? А может, вспомнил, что караулка пустая, поживиться на зубрах?
Нечего мне было ответить Никите Ивановичу. Только у самого дома вспомнил о депеше Ютнера, показал. Щербаков прочитал.
— Надо ехать. Не иначе о зубрах разговор, раз тебя вызывает. Узнаешь заодно, как нам-то дальше жить, что с Охотой. Поезжай с богом. И супружницу свою привози. Извелся, поди, без нее.
Через день я был в Армавирской. Еще через три в Петербурге.
На столичном перроне меня встречали тетя Эмилия, Валя и Данута. Как бросилась она ко мне, как прижалась! Я почувствовал ее отяжелевшую фигуру, всмотрелся в родное изменившееся лицо.
— Я подурнела, да? — тревожно спросила Данута.
Поцелуй рассеял опасения. Нам обоим стало хорошо, так хорошо, что все плохое отошло в сторону, стало таким мелким, что и думать о нем не хотелось.
— Через неделю едем домой, — сказала Данута.
— А меня возьмете?
— Как, тетя? Заберем этого молодого человека?
— Ну, если вы знакомы…
И засмеялась, смутившись.
Как я знал, Ютнер снимал квартиру где-то на Мойке, в центре города. Этот дом я нашел лишь к середине следующего дня, красивый трехэтажный дом со львами у подъезда. Львы удивляли очеловеченным выражением на мордах и разверстыми пастями. От них веяло не силой — мольбой.
Долго пришлось ждать. Эдуарда Карловича как раз смотрел доктор. В доме ходили неслышно, опустив глаза долу. Так ходят возле тяжелобольного.
Вопреки ожиданию, Ютнер принял меня на ногах, в кабинете. На нем был красивый домашний сюртук. Но выглядел он плохо, тени под глазами казались совсем черными. Пахло лекарствами.
— Вы такой бодрый, загоревший, сильный, — глухо сказал он, протягивая мне руку. — Чувствую дух Кавказа. Какое это счастье — молодость! И горы. Увы, мне уже не видеть наших гор…
Он вздохнул, сделал паузу и заговорил о деле.
К Западному Кавказу тянется много рук. Об этом известно, как он полагает, и в Псебае. Рождаются всевозможные толки, предположения, они вызывают неуверенность, ослабляют строгость в охране. Чтобы положить конец всяческим разговорам, он, Ютнер, твердо заявляет, что Охота пока остается. Деньги на охрану, содержание дорог и кордонов он приказал перевести в банк Екатеринодара. Ведать средствами поручено капитану Калиновскому, который живет там же. Старшим на месте остается Щербаков. В ближайшее время будут, как он считает, попытки массовой охоты, наезды разных лиц из Петербурга.
— Ваша задача, — тут он улыбнулся, — не отказывать в содействии, но и не содействовать стрельбе. Не мне учить своих егерей… А вот о зубрах разговор особый, почему, собственно, я и пригласил вас, а не Щербакова. Мы должны сделать все возможное, чтобы заповедность их на Кавказе осталась. Как и в Беловежской пуще.
Он заговорил строго, по-военному:
— Зубров надо сохранить, Зарецкий. И приумножить. Гордость русской природы. В Европе насчитывают по зоопаркам несколько десятков зубров. Утерять последнее дикое стадо нельзя. С нас достаточно печального опыта Северо-Американских Штатов. Я пригласил вас, чтобы лично подчеркнуть эту важную задачу. Вам будет нелегко. Не отступайте, не страшитесь ответственности. Познакомьтесь с Шапошниковым, он вам поможет. Я заготовил письмо для Щербакова. Калиновский извещен об этих планах. Вот его адрес. Обращайтесь к нему, если потребуется помощь… Что я еще хотел сказать вам?.. — Он устало закрыл глаза.
Речь его походила на прощальную. Словно завещание диктовал.
— Да, вот: доложите обстановку, — коротко приказал он.
Я рассказал о подсчете зубров, хотя уже писал об этом. Ютнер удовлетворенно кивнул. Упомянул о кончине Лабазана и об изгнании Семена Чебурнова. Ну и, конечно, обо всех повседневных делах наших: ремонте дорог, постройках, новом егере. Кажется, он остался доволен. Не перебивал, не хмурился.
Потом была долгая пауза. Ютнер так и сидел с закрытыми глазами, словно позабыв обо мне. Не открывая глаз, спросил:
— Чувствую, вам хочется узнать о судьбе кавказского зубренка. Я не ошибся?
— Об этом меня просил егерь Телеусов. И сам я…
— Вашего зубренка в Беловежской пуще нет. Он у Гагенбека. В Гамбурге.
— Плохая новость, — вырвалось у меня.
— Как знать. — Ютнер открыл глаза. — Как знать, Зарецкий. Время покажет.
Мы простились. Он приказал навестить его завтра.
Назавтра я пришел примерно в то же время. Ждал около двух часов. Наконец вниз сошел грустный молодой человек, видимо родственник, и сказал, что ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшие дни Эдуард Карлович принять меня не сможет. Врач запретил ему заниматься всякой работой.
— Мне можно возвращаться домой?
— Конечно. Если нет других дел в Петербурге.
Больше я не видел Ютнера. Никогда.
* * *
На этом заканчиваются записи в темно-зеленой книге дневников Андрея Зарецкого. Ниже последней строки стоит дата: июль 1912 года.
Не уверен, что все описанное во второй части дневников произошло именно до июля 1912 года. Какие-то события могли случиться немного раньше, другие — позже лета того года.
Это мнение укрепилось, когда я обратил внимание на начальные страницы третьей, синей книги. Там стояла дата: март 1917 года. Разрыв во времени у аккуратного летописца, как видим, довольно велик, около пяти лет. Почему Зарецкий так долго не открывал своего дневника, понять трудно. За эти годы, конечно, многое могло измениться, тем более что тучи над головой Андрея Михайловича сгустились после выстрелов на северном кордоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
— Придется Ванятке сидеть на бревнышке у дома и придумывать, как извести бородатого Василия и твово дружка Кухаревича. А заодно и тебя, как бы вроде зачинщика. Никак я только не пойму, чего Ванятка в Гузерипль подался, по какой надобности? Уж не за тобой ли следом? А может, вспомнил, что караулка пустая, поживиться на зубрах?
Нечего мне было ответить Никите Ивановичу. Только у самого дома вспомнил о депеше Ютнера, показал. Щербаков прочитал.
— Надо ехать. Не иначе о зубрах разговор, раз тебя вызывает. Узнаешь заодно, как нам-то дальше жить, что с Охотой. Поезжай с богом. И супружницу свою привози. Извелся, поди, без нее.
Через день я был в Армавирской. Еще через три в Петербурге.
На столичном перроне меня встречали тетя Эмилия, Валя и Данута. Как бросилась она ко мне, как прижалась! Я почувствовал ее отяжелевшую фигуру, всмотрелся в родное изменившееся лицо.
— Я подурнела, да? — тревожно спросила Данута.
Поцелуй рассеял опасения. Нам обоим стало хорошо, так хорошо, что все плохое отошло в сторону, стало таким мелким, что и думать о нем не хотелось.
— Через неделю едем домой, — сказала Данута.
— А меня возьмете?
— Как, тетя? Заберем этого молодого человека?
— Ну, если вы знакомы…
И засмеялась, смутившись.
Как я знал, Ютнер снимал квартиру где-то на Мойке, в центре города. Этот дом я нашел лишь к середине следующего дня, красивый трехэтажный дом со львами у подъезда. Львы удивляли очеловеченным выражением на мордах и разверстыми пастями. От них веяло не силой — мольбой.
Долго пришлось ждать. Эдуарда Карловича как раз смотрел доктор. В доме ходили неслышно, опустив глаза долу. Так ходят возле тяжелобольного.
Вопреки ожиданию, Ютнер принял меня на ногах, в кабинете. На нем был красивый домашний сюртук. Но выглядел он плохо, тени под глазами казались совсем черными. Пахло лекарствами.
— Вы такой бодрый, загоревший, сильный, — глухо сказал он, протягивая мне руку. — Чувствую дух Кавказа. Какое это счастье — молодость! И горы. Увы, мне уже не видеть наших гор…
Он вздохнул, сделал паузу и заговорил о деле.
К Западному Кавказу тянется много рук. Об этом известно, как он полагает, и в Псебае. Рождаются всевозможные толки, предположения, они вызывают неуверенность, ослабляют строгость в охране. Чтобы положить конец всяческим разговорам, он, Ютнер, твердо заявляет, что Охота пока остается. Деньги на охрану, содержание дорог и кордонов он приказал перевести в банк Екатеринодара. Ведать средствами поручено капитану Калиновскому, который живет там же. Старшим на месте остается Щербаков. В ближайшее время будут, как он считает, попытки массовой охоты, наезды разных лиц из Петербурга.
— Ваша задача, — тут он улыбнулся, — не отказывать в содействии, но и не содействовать стрельбе. Не мне учить своих егерей… А вот о зубрах разговор особый, почему, собственно, я и пригласил вас, а не Щербакова. Мы должны сделать все возможное, чтобы заповедность их на Кавказе осталась. Как и в Беловежской пуще.
Он заговорил строго, по-военному:
— Зубров надо сохранить, Зарецкий. И приумножить. Гордость русской природы. В Европе насчитывают по зоопаркам несколько десятков зубров. Утерять последнее дикое стадо нельзя. С нас достаточно печального опыта Северо-Американских Штатов. Я пригласил вас, чтобы лично подчеркнуть эту важную задачу. Вам будет нелегко. Не отступайте, не страшитесь ответственности. Познакомьтесь с Шапошниковым, он вам поможет. Я заготовил письмо для Щербакова. Калиновский извещен об этих планах. Вот его адрес. Обращайтесь к нему, если потребуется помощь… Что я еще хотел сказать вам?.. — Он устало закрыл глаза.
Речь его походила на прощальную. Словно завещание диктовал.
— Да, вот: доложите обстановку, — коротко приказал он.
Я рассказал о подсчете зубров, хотя уже писал об этом. Ютнер удовлетворенно кивнул. Упомянул о кончине Лабазана и об изгнании Семена Чебурнова. Ну и, конечно, обо всех повседневных делах наших: ремонте дорог, постройках, новом егере. Кажется, он остался доволен. Не перебивал, не хмурился.
Потом была долгая пауза. Ютнер так и сидел с закрытыми глазами, словно позабыв обо мне. Не открывая глаз, спросил:
— Чувствую, вам хочется узнать о судьбе кавказского зубренка. Я не ошибся?
— Об этом меня просил егерь Телеусов. И сам я…
— Вашего зубренка в Беловежской пуще нет. Он у Гагенбека. В Гамбурге.
— Плохая новость, — вырвалось у меня.
— Как знать. — Ютнер открыл глаза. — Как знать, Зарецкий. Время покажет.
Мы простились. Он приказал навестить его завтра.
Назавтра я пришел примерно в то же время. Ждал около двух часов. Наконец вниз сошел грустный молодой человек, видимо родственник, и сказал, что ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшие дни Эдуард Карлович принять меня не сможет. Врач запретил ему заниматься всякой работой.
— Мне можно возвращаться домой?
— Конечно. Если нет других дел в Петербурге.
Больше я не видел Ютнера. Никогда.
* * *
На этом заканчиваются записи в темно-зеленой книге дневников Андрея Зарецкого. Ниже последней строки стоит дата: июль 1912 года.
Не уверен, что все описанное во второй части дневников произошло именно до июля 1912 года. Какие-то события могли случиться немного раньше, другие — позже лета того года.
Это мнение укрепилось, когда я обратил внимание на начальные страницы третьей, синей книги. Там стояла дата: март 1917 года. Разрыв во времени у аккуратного летописца, как видим, довольно велик, около пяти лет. Почему Зарецкий так долго не открывал своего дневника, понять трудно. За эти годы, конечно, многое могло измениться, тем более что тучи над головой Андрея Михайловича сгустились после выстрелов на северном кордоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201