Мама пришла и принесла из яслей Леню, завернутого в красное одеяльце…— Мама! — сказал Сережа. — Ты рассказывала, помнишь, один тетрадку украл. Его посадили в тюрьму?— Что ты! — сказала мама. — Конечно, не посадили.— Почему?— Он маленький. Ему восемь лет.— Маленьким можно?— Что можно?— Красть.— Нет, и маленьким нельзя, — сказала мама, — но я с ним поговорила, и он больше никогда не украдет. А почему ты об этом спрашиваешь?Сережа рассказал ей про дядьку из тюрьмы.— К сожалению, — сказала мама, — такие люди иногда бывают. Мы об этом поговорим, когда ты вырастешь. Попроси, пожалуйста, у тети Паши гриб для штопки и принеси мне.Сережа принес гриб и спросил:— А зачем он крал?— Не хотел работать, вот и крал.— А он знал, что его посадят в тюрьму?— Конечно, знал.— Он, что ли, не боялся? Мама! Она, что ли, нестрашная — тюрьма?— Ну, хватит! — рассердилась мама. — Я ведь сказала, что тебе рано об этом думать! Думай о чем-нибудь другом! Я этих слов даже не хочу слышать!Сережа посмотрел на ее нахмуренные брови и перестал спрашивать. Он пошел в кухню, набрал ковшом воды из ведра, налил в стакан и попробовал выпить сразу, одним глотком; но как ни запрокидывал голову и ни разевал рот, — не получалось, только облился весь. Даже сзади за воротник залилось и текло по спине.Сережа скрыл, что у него мокрая рубашка, а то бы они подняли свой шум и стали его переодевать и ругать. А к тому часу, как спать ложиться, рубашка высохла.…Взрослые думали, что он уже спит, и громко разговаривали в столовой.— Он ведь чего хочет, — сказал Коростелев, — ему нужно либо «да», либо «нет». А если посередке — он не понимает.— Я сбежал, — сказал Лукьяныч. — Не сумел ответить.— У каждого возраста свои трудности, — сказала мама, — и не на каждый вопрос надо отвечать ребенку. Зачем обсуждать с ним то, что недоступно его пониманию? Что это даст? Только замутит его сознание и вызовет мысли, к которым он совершенно не подготовлен. Ему достаточно знать, что этот человек совершил проступок и наказан. Очень вас прошу — не разговаривайте вы с ним на эти темы!— Разве это мы разговариваем? — оправдывался Лукьяныч. — Это он разговаривает!— Коростелев! — позвал Сережа из темной комнаты.Они замолчали сразу…— Да? — спросил, войдя, Коростелев.— Кто такое — работник прилавка?— Ты-ы! — сказал Коростелев. — Ты чего не спишь? Спи сейчас же! — Но Сережины блестящие глаза были выжидательно и открыто обращены к нему из полумрака; и наскоро, шепотом (чтобы мама не услышала и не рассердилась) Коростелев ответил на вопрос… НЕПРИКАЯННОСТЬ Опять привязались болезни. Без всякой на этот раз причины была ангина. Потом доктор сказал: «желёзки». И придумал новые мученья — рыбий жир и компрессы. И велел измерять температуру.Мажут тряпку вонючей черной мазью и накладывают тебе на шею. Сверху кладут жесткую колкую бумагу. Сверху вату. Еще сверху наматывают бинт до самых ушей. Так что голова как у гвоздя, вбитого в доску: не повернешь. И так живи.Спасибо еще, что лежать не заставляют. А когда у Сережи нет температуры, а на улице нет дождя, то можно и гулять. Но такие совпадения бывают редко. Почти всегда есть или дождь, или температура.Включено радио; но далеко не все, что оно говорит и играет, интересно Сереже.А взрослые очень ленивые: как попросишь их почитать или рассказать сказку, так они отговариваются, что заняты. Тетя Паша стряпает; руки у нее, правда, заняты, но рот-то свободен: могла бы рассказать сказку. Или мама: когда она в школе, или пеленает Леню, или проверяет тетрадки, это одно; но когда она стоит перед зеркалом и укладывает косы то так, то так, и при этом улыбается, — чем же она занята?— Почитай мне, — просит Сережа.— Погоди, Сереженька, — отвечает она. — Я занята.— А зачем ты их опять распустила? — спрашивает Сережа про косы.— Хочу причесаться иначе.— Зачем?— Мне надо.— Почему тебе надо?— Так…— А почему ты смеешься?— Так…— Почему так?— Ох, Сереженька. Ты мне действуешь на нервы.Сережа думает: как это я ей действую на нервы? И, подумав, говорит:— Ты мне все-таки почитай.— Вечером приду, — говорит мама, — тогда почитаю.
А вечером, придя, она будет кормить и купать Леню, разговаривать с Коростелевым и проверять тетрадки. А от чтения опять увильнет.Но вот тетя Паша уже все сделала и села отдохнуть на оттоманке у себя в комнате. Руки сложила на коленях, сидит тихо, дома никого нет, — тут-то Сережа и припирает ее к стенке.— Теперь ты мне расскажешь сказку, — говорит он, выключив радио и усаживаясь рядом.— Господи ты боже мой, — говорит она устало, — сказку тебе. Ты же их все наизусть знаешь.— Ну так что ж. А ты расскажи.Страшно ленивая.— Ну, жили-были царь и царица, — начинает она, вздохнув. — И была у них дочка. И вот в один прекрасный день…— Она была красивая? — требовательно прерывает Сережа.Ему известно, что дочка была красивая; и всем известно; но зачем же тетя Паша пропускает? В сказках ничего нельзя пропускать.— Красивая, красивая. Уж такая красивая… В один, значит, прекрасный день надумала царевна выйти замуж. Приехали женихи свататься…Сказка течет по законному руслу. Сережа внимательно слушает, глядя в сумерки большими строгими глазами. Он заранее знает, какое слово сейчас будет произнесено; но от этого сказка не становится хуже. Наоборот. Какой смысл он вкладывает в понятия: женихи, свататься, — он не мог бы толково объяснить; но ему все понятно — по-своему. Например: «конь стал как вкопанный», а потом поскакал, — ну, значит, его откопали.Сумерки густеют. Окна становятся голубыми, а рамы на них черными. Ничего не слышно в мире, кроме тети Пашиного голоса, рассказывающего о злоключениях царевниных женихов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31