— Рука как рука. Все нормально. Скажи, а тебе никогда не хотелось дать сдачи?
Широко раскрыв глаза, он покачал головой.
— Так и будешь всю жизнь козлом отпущения?
Он опустил голову. Палец снова оказался во рту.
— Послушай, Уильям Эрнест, — хрипло прошептала она, наклонившись к самому его уху, — я научу тебя давать сдачи. Бесплатно. И когда какой-нибудь здоровенный парень начнет приставать к тебе, ты покажешь ему, где раки зимуют…
Мальчик вынул палец изо рта и недоверчиво уставился на нее.
— Ты слышал, как я однажды отлупила семерых мальчишек? Одна против семерых.
Он почтительно кивнул.
— Так вот, я научу тебя, как это делается. Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! — ее кулак нанес семь воображаемых ударов.
— Бабах! — тихо повторил он, неуверенно сжал кулак и нанес слабый удар в пустоту.
— Прежде всего, если кто-нибудь заорет на тебя, никогда не поднимай руки вверх, — она передразнила его, — не веди себя так, будто думаешь, что тебя убьют на месте.
— Бабах! — он неуверенно ткнул маленьким кулачком перед собой.
— Нет, начинать надо с другого. Может, тебя вовсе и не собираются бить. Первым делом — глубокий вдох, — она глубоко вдохнула воздух и подождала, пока он сделает то же, — ребра проступили под его рубашкой, — а потом орешь во все горло: «Проваливай отсюда к чертовой матери!»
Не успела она до конца произнести эту фразу, в дверях, как карающий меч, появилась Троттер.
— Ну, ладно, ладно, — сказала Гилли, — «к чертовой матери» можно и не говорить. Главное — это…
— Что вы здесь делаете, дети? Я думала, я тебе плачу, Гилли, чтоб ты помогала Уильяму Эрнесту читать.
— Нет. Мы занимаемся этим в свободное время. Бесплатно.
Троттер с тревогой посмотрела на Уильяма Эрнеста. Он поднялся на цыпочки, сжал кулаки, зажмурил глаза, сделал глубокий вдох и заорал:
— Проваливай отсюда к чертовой матери! — Потом повернулся к Гилли и улыбнулся. — Ну, как, нормально?
— В присутствии Троттер «к чертовой матери» лучше не говорить. Для начала — нормально.
— Гилли… — сказала Троттер. — Послушайте, Троттер, должен же он, наконец, научиться защищать себя. И здесь, черт побери… Здесь я — лучший учитель.
Троттер остановилась в дверях, словно не зная, что же ей делать дальше. Малыш подошел к ней, поднес кулак к ее массивной груди, сделал глубокий вдох и пропищал:
— Проваливай отсюда!
В глазах женщины появились слезы. Она протянула к нему руки и неуклюже, по-медвежьи обняла его.
— Я просто тренируюсь, Троттер. Это я не тебе сказал.
— Знаю, Уильям Эрнест, знаю, детка, — ответила она.
— В этом мире он должен научиться защищать себя, Троттер.
Женщина вытерла передником лицо и шмыгнула носом:
— Неужто я не понимаю, детка? — Она погладила мальчика и выпрямилась. — Может, пойдете во двор? Не хочу я все это слышать.
— Пошли, Гилли! — Уильям Эрнест обошел Троттер и направился к заднему крыльцу. — Бабах! — тихонько выкрикивал он, идя по коридору.
— Я не собираюсь делать из него задиру, — сказала Гилли, — просто я хочу, чтобы он мог постоять за себя. Не может же он прятаться за вашу спину всякий раз, когда кто-нибудь не так посмотрит на него.
— Конечно.
— Даже родные матери не опекают своих детей всю жизнь. А вы только приемная.
— Мне вечно твердят об этом.
Гилли не хотела быть жестокой, но Троттер должна понять.
— Если он научится читать и защищать себя, с ним будет все в порядке.
— Ты уже во всем разобралась, детка, — с облегчением улыбнулась Троттер, — ну что ж, не буду мешать вам заниматься боксом. А только глядеть на это не хочу.
Заниматься боксом?, Эта женщина живет в другом веке. Гилли пошла к двери. Когда она проходила мимо громадной Троттер, та обняла ее и крепко поцеловала в лоб. Гилли непроизвольно подняла руку — хотела вытереть лоб, но при виде лица Троттер рука ее застыла в воздухе.
— Не пойму, чего это на меня нашло, — пробормотала Троттер, пытаясь обратить все в шутку, — я знаю, ты ненавидишь все эти поцелуи. Но иногда на меня находит, и я становлюсь сама не своя.
— В воскресной школе мисс Эпплгейт называет это дьявольским наваждением.
— Неужели? Дьявольским наваждением? — Троттер затряслась от хохота.
Гилли почувствовала, как под ее ногами задрожали доски.
— Дьявольское наваждение! Ну, Гилли, с тобой не соскучишься. А теперь беги, пока дьявол снова не попутал меня.
Она было замахнулась, чтобы шутливо шлепнуть Гилли, но рука ее повисла в воздухе — Гилли и след простыл.

ГОСТЬ
За несколько дней до праздника Дня Благодарения мистер Рэндолф заболел гриппом. Сама по себе болезнь протекала не тяжело, но мистер Рэндолф был старый, а для стариков, как говорила Троттер, любая болезнь — несчастье.
Останавливаясь, чтобы Троттер могла перевести дух, они с Гилли снесли вниз с чердака раскладушку на колесиках и поставили ее в столовой; нежилая комната превратилась в больничную палату для мистера Рэндолфа.
Долго спорили, следует ли сообщать о болезни отца сыну, известному адвокату. Мистер Рэндолф был убежден, что, узнав об этом, сын немедленно явится и заберет его навсегда в Вирджинию. И хотя Троттер понимала, что такая чудовищная угроза существует, она считала, что по моральным обязательствам необходимо сообщать о болезни человека его ближайшим родственникам.
— Представляете, он приезжает, а вы больной, — больше уж он доверять вам не будет. И наверняка увезет вас отсюда.
Но мистер Рэндолф считал, что стоит рискнуть. Они сошлись на компромиссе — решили перевести мистера Рэндолфа в дом Троттер, чтобы он все время был на глазах.
— А что, если вы умрете здесь?
— Обещаю не умереть у вас в доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36