Я сейчас… Да и не только ради этого я ухожу. Ещё кое-что хочу.Оставшись один, Иван Ермолаевич стал рассматривать стены, просевший от времени пол, старую кафельную печь. Все был ветхо. Отжил дом старого лесничего.Думая о доме, Иван Ермолаевич не расслышал, как скрипнула дверь и как из Ийиной комнаты появился малыш.— Ты кто? — спросил он.Иван Ермолаевич оглянулся. В дверях стоял мальчик. На его головке вились крупными кольцами золотые кудри. Под писаными бровками цвели два синих василька.«Не чудится ли?» — испугался Иван Ермолаевич и, проверяя себя, робко спросил:— Ты тут живёшь?И мальчик ответил голосом Ийи:— Нет. Я тут не живу, а жду.У Ивана Ермолаевича задрожали руки. Но это было не наваждение. Все же ещё раз нужно проверить:— А чего же ты ждёшь тут, кудряш?И опять зазвенел голос Ийи:— Жду, когда мама поведёт меня к папе.— А как звать твоего папу, красавчик?Мальчик ответил отчётливо и заученно:— Так же, как и меня, Алексей Векшегонов. Только он Романович, а я Алексеевич.Этот ответ ничего уже не прибавил к увиденному и понятому минуту назад. Но как нужно было поступать и что делать дальше, Иван Ермолаевич не знал.Схватить мальчика? Зацеловать его?Но какое впечатление произведёт это на ребёнка? Не напугает ли он его своей трясущейся бородой? Нужно было спросить что-то ещё, чтобы сдержать душащие Ивана Ермолаевича слезы. И он сказал:— Хорошее у тебя имя — Алексей Векшегонов.— А тебя как зовут?Этот вопрос застал врасплох Ивана Ермолаевича.— Меня? — замялся он. — А я, понимаешь, тоже, шут побери, Векшегонов.Мальчик лукаво посмотрел на Ивана Ермолаевича и не поверил ему:— Такие Векшегоновы не бывают.— А какие же они бывают, Алешенька?— Такие, которые никогда не плачут. Никогда-никогда. Хочешь, — сказал он, подбегая к Ивану Ермолаевичу, — щипни мою руку, больно-пребольно, и я не зареву. Щипай!Иван Ермолаевич наскоро утёр рукой глаза и уже совсем по-свойски сказал:— Зачем же мне испытывать тебя, дорогой товарищ Векшегонов? Я и без того вижу, что ты стойкий мужик.Маленькому Алёше это очень понравилось:— А мы, Векшегоновы, все такие… И папа, и дедушка, и пра.— А пра-то кто? — спросил Иван Ермолаевич, усаживая мальчика на колени.— Пра — это самый главный мой дедушка, Иван Ермолаевич.Сердце старика сладко сжалось. Слезы опять были готовы хлынуть из его глаз. Но он боялся уронить своё достоинство перед маленьким Алёшей. Ему так хотелось сказать, что он и есть его пра Иван Ермолаевич. Но было страшно: вдруг да Алёша опять не поверит ему? И он спросил:— А откуда ты так хорошо знаешь про этого самого пра?— От мамы. У меня ещё и дядя есть. Дядя Серёжа. У него ружьё и собака. А у бабушки-пра вылеченная кошка. Мурзей.— Это хорошо. Славная, стало быть, у тебя мамочка, Алешенька. Ну а папочку-то ты своего узнаешь, ежели встретишь его?Алёша вытаращил глазёнки, как будто ему задали несуразный вопрос. Не отвечая, он спрыгнул с колен Ивана Ермолаевича и убежал в комнату. Оттуда он вернулся с альбомом.— Вот смотри! — сказал он. — Это папа… Это тоже папа… И это папа… И это… А тут он маленький. Видишь, какой он похожий на меня.Для переживаний Ивана Ермолаевича данных оказалось более чем достаточно. А маленький Алёша безумолчно щебетал, рассказывая о своём отце такие подробности, что трудно было поверить, что эти слова принадлежат ребёнку.Послышались шаги. Это вернулся Красноперов. Войдя, он поставил на стол четвертушку и как ни в чем не бывало спросил:— Ну как ты тут? Жив ещё?Старики молча обнялись. Алёша смотрел на них, широко раскрыв глазёнки. Адам Викторович погладил мальчика по головке и весело сказал ему:— Сегодня кончились твои ожидания, Алексей Алексеевич. Ты пойдёшь к отцу. Тебя твой дедушка-пра отведёт домой.— Правда? — с дрожью в голосе спросил Алёша.— Разве я когда-нибудь обманывал тебя, Алексей Алексеевич?.. Варвара Акимовна! — крикнул Красноперов.Появилась знакомая Ивану Ермолаевичу старуха Веснина. Она будто ждала вызова, находясь где-то за дверью.— Здравствуй, Ермолаевич.— Здравствуй, Акимовна.— Грибков подать? — спросила она. — Или ещё что?— Да нет, Варвара Акимовна, — ответил Красноперов. — Одень, обуй Алексея Алексеевича. Сегодня он войдёт в свой дом.— Это раз-раз, — заторопилась Варвара Акимовна. — Где ты, птенец?— А я сам… Я сам, — послышался голос мальчика, силящегося надеть свою шубку.У Ивана Ермолаевича вздрагивала в коленном суставе левая нога. Ему самому хотелось одеть Алёшу и как можно скорее взять его на руки. Да нельзя. Нужно блюсти чин.Адам Викторович достал из шкафа банку с маринованными опятами и два стакана. Вышиб пробку. Разлил водку. Смерил, ровно ли налил. Потом сказал, кивнув на мальчика:— Вот как оно бывает… Будь здоров, Иваша!— И ты тоже! — чокнулся и поклонился Адаму Иван Ермолаевич.Маленький Алёша притих. Он все ещё не верил, что его поведут к папе и маме.Но его повели… 17 Адам Викторович проводил счастливого Ивана Ермолаевича до трамвая:— Ты извини, но я не должен вводить его в твой дом. А вечерком я наведаюсь. Прибереги свою поллитровую.В вагон старик вошёл гордо через переднюю площадку. Он взял два билета, но занял одно место. Закутав и без того тепло одетого Алёшу в полы своей шубейки, он шептал ему:— Счастье-то какое… Счастье-то какое, Алешенька…В трамвае появились знакомые со станкостроительного завода. Они с любопытством смотрели на Ивана Ермолаевича, прижимающего к своей груди синеглазого мальчика. Перешёптывались. Недоумевали. Наконец одна из женщин, жена токаря Сударушкина, спросила:— Кого ты и куда везёшь, Иван Ермолаевич?А тот только и ждал этого вопроса. Ему так хотелось, чтобы все слышали его ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54