И вы бы съездили.
"Не ловушка ли?" - подумал Егор и говорит:
- А у меня нет такого человека, которому я полностью могу свою душу открыть.
- От меня-то хоть не таитесь, Егорий Гордеич. Мало ли на свете светлых голов.
- А кто, к слову? - докапывается Егор.
- Граф Лев Толстой, например, - говорит Елена и тонким переливчатым женским голосом на кого-то другого намекает; голубым лучом в душу заглядывает. - Должен же быть на свете для вас самый верный человек, слово которого - как солнечный свет для месяца. Увидитесь с ним - и, может, сами от его света посветлеете сердцем и головой.
Сказала так и уехала.
Долго думал Егор. Все взвешивал. И тосковал по Нелле. А потом напустил на себя кашель и говорит горному начальнику:
- Надо свое нутро заграничным докторам показать. Да и должен я когда-то чужие города повидать.
А тот - с превеликим:
- Сделайте одолжение! - А сам про себя думает: "С Неллей, значит, они заграничное свидание назначили". Радуется. И есть чему. Худо ли его превосходительству такую сильную голову зятем заполучить!
Теперь дальше слушайте...
Приехал Егор в иноземный город и сразу по заветному адресу:
- Здравствуйте, Владимир Ильич. Вот мои бумаги.
- Да я бы вас и без них узнал, - говорит ему Владимир Ильич и в креслице усаживает. - Как у вас там, на горе? Рассказывайте.
- Хвалиться пока нечем. Десятеро нас на горе. Девятеро-то из надежных надежные люди, а я - десятый - неизвестно кто. И чины на мне для партии неподходящие, а главное - любовь моя из другого поля ягода. Уж не чужаком ли я стал, Владимир Ильич?
Тут Владимир Ильич как расхохочется, да так закатисто, что посуда в стеклянном шкафчике зазвенела. А Егор хоть и белее муки сидит, а речь дальше держит:
- Если чины сбросить, с горы уйти - горщиков жалко. Другого поставят опять порки да штрафы введут. А если на горе оставаться, тогда не миновать с горным начальником родниться. А он ведь потомственный враг нашему делу, Владимир Ильич...
Тут Владимир Ильич малость прищурился и сказал:
- Так ведь вы, насколько я понимаю, не на враге жениться собираетесь, а на Елене Сергеевне...
Егор чуть со стула не упал.
- Откуда она вам известна, Владимир Ильич, да еще по имени и по отчеству?..
А Владимир Ильич на это ему:
- Я знаю по имени и отчеству всех коренных подпольщиков, в том числе и молодых... Как же мне не знать Елену Сергеевну?
Егор вовсе ни жив ни мертв. А Владимир Ильич смешком да шуточкой:
- Вы лучше скажите, кто вас с Карлом Марксом познакомил? Кто вам мои работы посоветовал почитать, кто вас кружок надоумил создавать? Да так, что вы этого и не заметили... Кто, наконец, вас на след ко мне навел?
После этих слов Егору вовсе дышать нечем стало.
- Дозвольте, Владимир Ильич, ворот расстегнуть...
- Расстегивайте, - говорит Владимир Ильич и опять со смешинкой ему: Как же это вы через сословие Елены Сергеевны и на меня тень бросили!.. Где же ваша партийная проницательность, Егорий Победоносович?
Молвил так Владимир Ильич и начал по комнате расхаживать и Егора журить. Заложит руки за проймы своей жилетки, да то в ледяную воду его, то в кипяток:
- Как же это вы, мой дружок, не разглядели душу Елены Сергеевны и побоялись своей любви?..
После этих слов все как на ладошке для Егора стало. Значит, разной глубины подполье бывает.
- Простите меня, Владимир Ильич...
- Нет, батенька мой, уж вы у нее прощения просите. Да скажите ей все, как полагается в этих сердечных случаях, а я пока выйду из комнаты...
Тут вышел Владимир Ильич из комнаты, а Елена Сергеевна в комнату вошла. У Егора одночасно язык окостенел, а голова-то еще работает. Понял он, в каких шляпках иной раз подпольщики ходят, какими кружевами жандармов обмишуривают.
Постоял он сколько-то столб столбом. Потом очухался, в свою колею вошел:
- Значит, нас, большевиков, теперь на горе одиннадцать человек. Сказал так и тоже, как бы между прочим, слезу смахнул, а потом - другую. Третью-то он уже не стал утирать. Пускай катится... Не где-нибудь ведь разнюнился, а в штаб-квартире социалистической революции. И не при ком-нибудь, а при своем партийном товарище, вдвойне теперь дорогом и любимом.
В это время Владимир Ильич вошел:
- Доволен ли, недовольный человек?
- По семейной-то линии - да... А в остальном-то, Владимир Ильич, мало радости. Черные силы опять голову подымают. С чего же довольным-то быть...
Положил тут Владимир Ильич руки на плечи Егору, заглянул в его глаза, а потом твердым голосом сказал:
- И оставайтесь таким, недовольный, неуспокоенный человек!
На этом они и расстались. Расстались, да не разошлись. На этом и я бы свой сказ кончить мог, а он не кончается, в нашем дне сказывается и в завтрашний день перейти норовит.
Пускай нет теперь в живых Егора Гордеевича, но и в мертвых он тоже не значится. Такие не умирают, а множатся. Множатся и в Рязани, и в Казани, и в Орле, и в Киеве. В ткацком деле своим трудовым недовольством годы опережают и огневым доменным трудом миру светят. Живут теперь такие люди и в больших городах и в малых селах маяками светят. В слесарных мастерских и в академиях наук ленинский завет хранят. До Луны ракеты запускают, о Большой Медведице думают. Далеко со своей бригадой вперед уходят, а довольства нет. К отсталым переходят, за собой их тянут.
Нет для этих людей последней ступени лестницы ни ввысь, ни вглубь.
Довольные собой Яковы тоже живут. Живут не в ущерб многим. Малым огнем обогреваются, своему самовару радуются, для своей шубы планы перевыполняют. Честные это люди. Только они живут мимо этого сказа - сказа о великом счастье недовольства своим трудом, о ленинском наказе: жить неуставаемо для людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14