Как только Бритни укладывают днем спать, она тоже ложится и ужасно раздражается, если мы с Пэтни, заигравшись, случайно разбудим ее.
— Лоретта сейчас немного приуныла, — шепнула мне Нэн. — Ты не обращай внимания, пройдет.
— Это из-за того, что отец Бритни не желает знать ее? — спросила я также шепотом.
Нэн пожала плечами:
— Может быть.
Я кивнула с таким видом, словно поняла, но вообще-то, по-моему, Лоретта просто чокнутая. Все эти бойфренды — сплошные неприятности, и только. Они вообще ни к чему. Но детишки ужасно славные. Когда я стану достаточно взрослая, у меня их будет много. Я так и сказала Нэн, а она засмеялась:
— Уймись. У тебя самая светлая головка во всем семействе, Дарлинг. Ты не хочешь поступить в университет, сделать карьеру, а?
— Я могла бы стать мамой и сделать карьеру, — сказала я.
— Вот-вот, Дарлинг, обдумай все хорошенько, — сказала Нэн.
— Ага, обдумай, Головастик! — фыркнул Вилли и запустил в меня футбольным мячом.
— Осторожней, не разбей ее новые очки! — вскрикнула Нэн, поймала мяч и швырнула его прямо в голову Вилли. Крепко ему досталось.
Нэн сводила меня к шикарному оптику, они всегда заказывают очки у него, и теперь мои очки — просто супер, маленькие, овальные с металлической оправой — класс, да и только!
В них я выгляжу совсем не так ужасно. Это правда. А если отрастут волосы, стану, пожалуй, даже хорошенькой. Может, буду похожа на Нэн, когда подрасту.
— Старушка-очкарик, четыре глазка! — завел свою песенку Вилли, но мне отбиваться не впервой.
— Прыщавый бездельник! — пронзительно кричу я в ответ, и это его здорово задевает.
— А ты мотай отсюда, вали в свой дом, поняла? — вскипел он.
— Теперь мой дом здесь, — ответила я.
Мне до лампочки, что Вилли настроен против меня. Или Лоретта. Зато маленькая Бритни меня любит. А Пэтси особенно. И моя Нэн меня любит, говорит — я ее маленькое сокровище. Я так люблю Нэн, очень, очень! Но ее любят все, это я уже говорила.
Прошлой ночью у нас была большая новогодняя вечеринка; никогда бы не поверила, что к двенадцати часам в нашу квартиру набьется столько народу. Просто как в метро в час пик, только там лица у всех хмурые и безучастные, а здесь все были веселые-превеселые, прыгали вокруг елки, смеялись, танцевали и пили.
Я тоже оставалась со всеми, и Пэтси. Даже крошка Бритни не спала и после полуночи. Лоретта не возражала, что я держу ее на руках, сама она вся отдалась танцам. На ней была легкая фиолетовая юбка и плотно облегавший красный топик, и я вдруг увидела, что она настоящая красотка. И танцевала тоже потрясно! Должно быть, в Нэн пошла. А уж как танцует моя Нэн, ох, это надо видеть! Она была в изящном маленьком черном платье с глубоким вырезом и совсем не закрывавшим ноги. Все подходили к ней, и она каждому указывала место в цепочке — танцевали народный танец под песенку Шани «С этой минуты»; участвовала половина ее танцкласса, остальные сгрудились по углам или сидели на диванах, чтобы освободить место для танцоров.
Потом Нэн с Лореттой и Пэтси сплясали карибский танец «Красная жаркая сальса», держа руки на бедрах и вертя задом. Особенно хороша была Пэтси, которая подмигивала каждый раз, как крутила своей попкой, вызывая всеобщий хохот. Нэн сплясала одна под песню Тома Джонса «Секс-бомба»; ей хлопали как безумные и кричали, что Нэн и есть настоящая секс-бомба. Все просили ее танцевать еще и еще, но она настояла, чтобы танцевали все под обычную диско-музыку. Она танцевала тоже, но это было что-то вроде фэнси, так что все равно от нее невозможно было оторвать глаз. Она заметила, что я слежу за ней и поманила меня на середину к себе и стала вместе со мной кружиться, кружиться, все быстрее, быстрее, пока я не начала задыхаться и не затуманились очки.
Пришлось немного подышать моим вентолином, и Нэн сказала, что мне, пожалуй, лучше посидеть немного спокойно, но тут наступила полночь, и все мы стали скакать, прыгать, кричать. И все начали целоваться! Вилли поцеловал меня, но он перецеловал всех девочек в комнате. Он выпил много светлого пива, а в полночь получил еще бокал розового шампанского. Мне тоже дали розового шампанского целых полфужера. Ощущение было такое, словно все розовые пузырьки дружно ударили мне в голову.
Потом зазвонил телефон, и я испугалась, вдруг это моя мама, но это оказалась моя тетя Долли, вторая после мамы дочка Нэн, и звонила она из Уэльса. Потом позвонил дядя Уэйлон из Сиднея, из Австралии, потом еще несколько родственников и кое-кто из друзей Нэн. Телефон все звонил и звонил, и я уже так привыкла, что перестала каждый раз вскакивать, думая, что это мама. Вообще, со мной произошло что-то очень странное. Я как будто уже немножко надеялась, что это может звонить мама.
Не пойми меня неправильно. Здесь, у Нэн, мне очень нравится, и я никогда, никогда, никогда не захочу вернуться домой. Просто я стала удивляться, почему мама не хочет, чтобы я вернулась. Выходит, ей даже не интересно, как я тут живу? И совсем не тревожит моя рана? Почему она не хочет пожелать мне счастливого Нового года? Ведь вот же люди звонят с другого конца света. А моя мама не побеспокоится позвонить из другого конца Лондона.
Пэтси заметила, что я приуныла, и спросила:
— Может, у тебя голова разболелась от этого розового шампанского?
Она была уверена, что все мы крепко захмелели, хотя каждому из нас досталась лишь пара глоточков. Нэн обступили все эти глупцы мужчины, и каждый во что бы то ни стало желал поцеловать ее, но она, увидев меня в углу, подошла и прижала к себе.
Я не сказала ей, в чем дело. Да это было и не нужно.
— Ты хочешь позвонить своей маме, любушка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53