» Я позавтракала на кухне при свете свечи, после чего проехала пять миль до станции через блистательное октябрьское буйство красок. По дороге взошло солнце, красные клены и кизил засверкали малиновым и оранжевым, а каменные стены и кукурузные поля заискрились от инея; воздух был резким, чистым и многообещающим. Я знала, что что-то должно произойти. Всю дорогу в поезде рельсы пели мне: «Ты увидишь Длинноногого Дядюшку». Это придавало мне чувство уверенности. У меня была такая вера в то, что Дядюшка способен во всем правильно разобраться. И я знала, что где-то другой мужчина – дороже, чем Дядюшка – хотел меня увидеть, и каким-то образом почувствовала, что до конца моего путешествия я встречу также и его. И видишь!
Когда я подъехала к дому на Мэдисон-авеню, он выглядел таким внушительным, коричневым и неприступным, что я не посмела войти, а стала ходить вокруг него, чтобы собраться с духом. Но мне ни капельки не нужно было бояться, – твой дворецкий такой по отечески милый старичок, что я сразу почувствовала себя как дома. «Вы мисс Эббот?», спросил он меня и я сказала: «Да», так что мне все же не пришлось спрашивать мистера Смита. Он велел мне подождать в гостиной. Это была весьма темная, великолепная, в мужском вкусе, комната. Я села на краешек большого кресла с мягкой обивкой, все время говоря себе:
«Я увижу Длинноногого Дядюшку! Я увижу Длинноногого Дядюшку!»
Потом он вернулся собственной персоной и вежливо попросил меня пройти в библиотеку. Я была так возбуждена, что мои ноги, право же, отказывались меня нести. У двери он обернулся и прошептал: «Он очень болен, мисс. Это первый день, когда ему разрешили садиться. Вы же не станете волновать его своим долгим присутствием?» По тому, как он это сказал, я поняла, что он тебя любит, и я считаю, что он душка!
Затем он постучал и произнес: «Мисс Эббот», я вошла, и дверь за мной закрылась.
Здесь было так темно после ярко освещенного холла, что какое-то мгновение я едва могла что-то разобрать. Потом я увидела большое, мягкое кресло у камина, сверкающий чайный столик и подле него кресло поменьше. И я поняла, что в большом кресле сидит человек, поддерживаемый подушками, и его колени укрывает плед. Прежде чем я остановила его, он поднялся, – довольно неуверенно – оперся на спинку кресла и просто смотрел на меня, не говоря ни слова. А потом… потом… я увидела, что это ты! Но даже тогда я не поняла. Я подумала, что Дядюшка заставил тебя приехать, чтобы повидаться со мной или сделать мне сюрприз.
Потом ты засмеялся, протянул руку и сказал: «Милая малышка Джуди, разве ты не догадалась, что Длинноногий Дядюшка – это я?»
Через мгновение до меня дошло. Ах, но какой же я была тупицей! Сотни мелочей могли подсказать мне это, если бы я имела чуточку сообразительности. Дядюшка, из меня не вышло бы хорошего детектива, верно? Джерви? Как мне тебя называть? Просто «Джерви» звучит неуважительно, а я не могу быть неуважительной к тебе!
Мы провели очаровательных полчаса, когда пришел доктор и отослал меня прочь. Добравшись до станции, я была в таком оцепенении, что чуть не села на поезд до Сент-Луиса. И ты был тоже изрядно ошеломлен. Ты забыл угостить меня чаем. Но мы оба очень-очень счастливы, ведь так? Я ехала в «Кудрявую Иву» в сумерках, но ах, как сияли звезды! А нынче утром я отправилась на прогулку с Колин по всем местам, где мы с тобою были, и вспоминала, что ты говорил и как смотрел. Лес сегодня отливает бронзой, и воздух напоен морозной свежестью. Погода располагает к ВОСХОЖДЕНИЮ. Как бы мне хотелось, чтоб ты был здесь и поднялся со мною в горы. Я нестерпимо скучаю по тебе, милый Джерви, но это счастливое ощущение; вскоре мы будем вместе. Право же, мы принадлежим друг другу, кроме шуток. Странное ощущение оттого, что я, наконец, кому-то принадлежу, правда? Оно кажется очень-очень приятным.
И я сделаю все, чтобы ты никогда, ни на один миг, ни о чем не пожалел.
Во веки веков твоя,
Джуди

PS. Это первое любовное письмо, которое я написала. Разве не забавно, что я знаю, как это делается?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39