Так что меня поселили на чердаке с четырьмя девчонками, а Таммас, его собрали в дорогу и отправили к моему сыну Таммасу. Жена Таммаса сказала, что Таммас может спать на кухне в уплату за то, что он будет таскать дрова и воду, но она не может взять нас двоих, потому что держит квартирантов.
Минуту Пэтти молчала, склонив набок голову, пытаясь уловить смысл в этой путанице из Таммасов.
– Очень плохо! – сказала она утешительно и сочувственно положила руку на колено старушки.
Глаза Бабушки Фланниган наполнились старческими, готовыми хлынуть слезами.
– Я не жалуюсь, ведь так устроена жизнь. Старики должны отойти в сторонку и уступить место молодым. Но мне так одиноко без него! Мы прожили вместе сорок семь лет и знаем привычки друг друга.
– Но Ваш сын живет не слишком далеко. – Пэтти нашла лучшее утешение, на какое только была способна. – Вы должны видеться с Томасом очень часто.
– Этого я и не хочу! Когда твой муж за полторы мили отсюда лежит с ревматизмом, то это все равно, как если бы он умер.
Стрелка часов показала без четверти шесть, и гости поднялись. Им еще предстояло пройти полмили и переодеться к ужину.
На прощание старушка коснулась руки Пэтти. Похоже, маленькое, случайное сочувствие Пэтти подарило ей большее утешение, нежели весь ее имеющийся в изобилии выводок внуков.
– Как ужасно быть старой и просто сидеть и ждать смерти, правда? – поежилась Пэтти, когда они вышли в морозную тьму.
– Жуть! – искренне согласилась Конни. – Поторопись! Не то мы опоздаем на ужин, а сегодня будет курица.
Они припустили рысцой, и при таком темпе для разговоров не хватало дыхания, однако голова Пэтти работала так же быстро, как и ноги.
– У меня появилась поистине блестящая идея, – тяжело дыша, проговорила она, завернув в ворота и пустившись рысью по подъездной аллее к большому освещенному дому, который приветливо распростер свои широкие крылья.
– Какая? – спросили они.
Им навстречу поплыл резкий, настойчивый звук гонга, и за окнами моментально замелькали торопливые фигуры: призыв в столовую вызывал гораздо больший отклик, чем призыв на занятия.
– Я расскажу вам после ужина. Теперь нет времени, – обернулась к ним Пэтти, стягивая свое пальто.
Громко стуча каблуками по черной лестнице, они расшнуровывали свои блузки и снимали их через голову уже в верхнем холле.
– Помедленнее, пожалуйста! – умоляли они спускавшуюся вниз процессию, оказавшись у нее на пути. Ужин был единственной трапезой, являться на которую следовало через парадную лестницу, – устланную коврами, а не окрашенную.
К счастью, их вечерние платья были без нижних юбок и иных аксессуаров, и они не церемонясь нырнули в них. Все трое предстали с румянцем на щеках и с несколько взъерошенными волосами, но должным образом одетые, и принесли свои извинения, поскольку как раз закончили произносить молитву о благодати. Опоздание на благодатную молитву каралось только одним замечанием; первая перемена блюд «ценилась» дороже, ну а вторая – еще дороже. Наказание возрастало в геометрической прогрессии.
Во время получасового перерыва перед вечерними занятиями три подруги отделились от танцующих в холле и отошли в угол пустого класса.
Пэтти взобралась на парту и громко сообщила о своих переживаниях.
– Мне надоело, что Вдовушка встает во время молитвы и держит речь о прекрасном духе Рождества и о том, как славно делать счастливыми так много маленьких деток, когда ей отлично известно, что для нас это всего лишь забава. В этом году я председатель и могу поступить, как захочу. С меня хватит этой фальшивой благотворительности, и я не собираюсь наряжать рождественскую елку!
– Не будет рождественской елки? – тупо переспросила Конни.
– Но что ты станешь делать с тридцатью семью долларами и восьмьюдесятью четырьмя центами? – спросила практичная Присцилла.
– Послушайте! – Пэтти перешла к аргументам. – Здесь нет детей, которые хоть в чем-нибудь нуждались бы, зато нуждаются Бабушка и Дедушка Фланниган. Эта несчастная, крайне милая старушка окружена этими ужасными, орущими, липкими детишками Мэрфи; а Дедушку Фланнигана заперли в кухне Таммаса младшего, где он бегает по поручениям жены Таммаса младшего, женщины со-вер-шен-но кошмарной . Когда она злится, то швыряется чайниками. Бабуля постоянно переживает, что если у него случится приступ ревматизма, никто не натрет его жидкой мазью и не заставить надеть соответствующее нижнее белье. Они точно так же любят друг друга, как и прочие мужья и жены, и, по-моему, просто позор позволить им быть в разлуке только потому, что «Урсула» хочет принимать гостей!
– Это очень плохо, – беспристрастно согласилась Конни. – Но я не понимаю, как мы можем с этим справиться.
– Ну как же! Вместо того чтобы наряжать елку, мы снимем тот пустой коттеджик на лавровой аллее, починим дымоход, – Патрик сможет сделать это задаром – вставим новые окна, обставим мебелью и поможем им устроиться в домашнем хозяйстве.
– Ты думаешь, у нас получится осуществить это за тридцать семь долларов и восемьдесят четыре цента? – спросила Присцилла.
– Вот когда вступает в права благотворительность! Каждая девочка в школе пожертвует свое двухнедельное пособие. Тогда у нас будет более ста долларов, и на эту сумму мы сможем замечательно меблировать дом. Отказ от пособий будет реальной благотворительностью, поскольку на рождество деньги особенно к месту.
– Но захотят ли девочки отдать свои пособия?
– Мы устроим все так, что им придется, – сказала Пэтти. – Мы созовем массовый митинг и произнесем речь. Потом все подойдут и подпишут документ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54