Каким-то образом она теперь чувствовала себя ответственной за этот прихрамывающий разговор, и это ее весьма раздражало.
— Малыш Джо Карри — абсолютная загадка для меня, Катерина, — мистер Вальденштейн облегченно откинулся назад, чувствуя, что уже покорил врага и теперь может немножко расслабиться. — Он ничего от жизни не хочет — только быть разносчиком. Мне кажется, это не имеет ни малейшего смысла.
— Вы знали другую жизнь, — улыбнулась в ответ Оле-Голли.
Гарриет стало интересно, какую другую жизнь знал мистер Вальденштейн.
— Да, — сказал он, поворачиваясь к Гарриет, — одно дело — прийти к этому так, как я, чтобы дать себе время немножко подумать, а другое дело — быть разносчиком всю свою жизнь и ничего больше не хотеть. Знаешь, Гарриет, у меня было большое дело. Давным-давно у меня было свое дело, я был ювелиром. Зарабатывал немало денег. У меня были жена и сын. Жена ездила с сыном на курорт во Флориду каждый год. У меня была куча денег, и я был самым несчастным человеком на свете. — Он взглянул на Гарриет, как будто ожидал получить отпущение грехов. Она промолчала, только посмотрела ему в глаза. — У меня была ужасная язва, страшные боли каждый раз, как что-нибудь съем или выпью. Жизнь не стоила ни гроша. Все как будто пошло прахом. А затем… — Мистер Вальденштейн смотрел в пространство, словно забыв, о чем хотел сказать.
— Жизнь — странная штука, — мягко произнесла Оле-Голли. Это было одно из ее самых любимых выражений, и, услышав его, Гарриет как-то приободрилась.
— Да, — откликнулся мистер Вальденштейн и, собравшись с духом, продолжал. — Я видел, что жизнь полностью пойдет прахом, если все останется по-прежнему. Тогда я сказал жене, что оставляю ей все деньги и сына. Я сказал, если она хочет, она может остаться со мной и начать все сначала, но она не захотела. — В голосе его зазвучали жесткие нотки. — Она не захотела. Это был ее выбор. Мы все выбираем.
— Каждую минуту и каждый день, — вставила Оле-Голли.
— И я стал разносчиком. Тут жизнь внезапно исправилась, — мистер Вальденштейн тихонько рассмеялся, словно счастливый маленький мальчик.
— Ага, — произнесла Гарриет, потому что больше ей ничего не пришло в голову.
— Это, должно быть, потребовало немало мужества, — сказала Оле-Голли, склоняясь над плитой.
— Нет, — ответил мистер Вальденштейн, — отчаянья.
Тут Гарриет внезапно поняла, что он ей нравится. Она не знала почему, нравится — и все.
— И теперь… — на лице его появилась смешная застенчивая улыбка, — у меня хорошие новости. Я вот думаю о соединении двух в одно… У меня хорошие новости. Меня повысили, теперь я буду кассиром. Начинаю на следующей неделе.
— Как замечательно, — Оле-Голли расплылась в широкой улыбке, и Гарриет с удивлением заметила, что в уголках ее глаз блеснули слезы. — Правда, замечательно, Гарриет? Мы это должны отпраздновать.
— Мне кажется, куда интереснее раскатывать повсюду на велосипеде, чем заниматься всеми этими цифрами, — сказала Гарриет.
Мистер Вальденштейн откинул голову и расхохотался.
— Я тоже думал, как ты, Гарриет, все это время. Мне оно было нужно, — он на минутку задумался, — и у меня его уже было достаточно, чтобы подумать. Я знаю, что ничего больше не пойдет прахом. Никогда. Теперь я могу работать чуть-чуть больше и продвинуться чуть-чуть, — он показал рукой, насколько, — ненамного, только чуть-чуть, потому что я… я обрел себя. Я знаю цену… цену вещам, — он безнадежно махнул рукой, пытаясь выразить свою мысль.
— Ага, — снова повторила Гарриет.
— Как насчет ужина? — спросила Оле-Голли и принялась ставить тарелки на стол.
Мистер Вальденштейн наблюдал за ней с теплым, благодарным выражением на лице. Когда все было готово и они начали есть, он сказал:
— Я бы хотел предложить отпраздновать это событие. Я был бы счастлив пригласить двух прекрасных дам в кино, — и он мило улыбнулся им обеим.
— Нет, нет, это никак невозможно, — очень решительно возразила Оле-Голли.
— Почему? Почему бы и нет? Пойдем, Оле-Голли, давай пойдем, — Гарриет вдруг ужасно захотелось в кино. Она считала, что мистер Вальденштейн заслуживает чего-то такого, и к тому же ей никогда еще не удавалось сходить в кино.
— Нет, нет, — повторила Оле-Голли, — это просто невозможно.
— Почему бы и нет, Катерина? — спросил мистер Вальденштейн.
— Это же ясно. Я здесь работаю, мистер Ва… Джордж. Я отвечаю за этот дом и должна быть здесь. Иначе никак нельзя.
— Ну, конечно, но очень жаль, — отозвался мистер Вальденштейн.
— Они ведь поздно вернутся, Оле-Голли. Когда папа надевает белый галстук, они всегда возвращаются очень поздно. Ты сама мне говорила, — Гарриет чувствовала, что готова спорить хоть всю ночь.
— Кроме того, Катерина, разве это плохо? Только разок… — он нежно улыбнулся. — А мне доставит такое удовольствие.
Оле-Голли густо покраснела. Страшно сконфуженная, она быстро встала и пошла к холодильнику.
— Я забыла про твое молоко, Гарриет. А вы, Джордж, предпочитаете чай или кофе? Я совсем про все забыла.
— А мне можно кока-колу? — спросила Гарриет.
— Нет, тебе полагается молоко.
— Но в молоке нашли радиацию.
— Значит, ты ее тоже получишь. Тебе положено молоко, — это была наконец знакомая Оле-Голли — суровая и бескомпромиссная, и девочка почувствовала себя как-то уверенней.
— Я бы понимал, будь это опасно для ребенка, Катерина, но это… это просто кино, а потом, может быть, стаканчик газированной воды, никакого вреда для ребенка, — голос мистера Вальденштейна звучал умоляюще.
— Хорошо, я схожу за газетой, — вскочила Гарриет, — посмотрю, какие фильмы идут.
Она побежала наверх в библиотеку и зарылась в газеты, чтобы найти фильм, который ей хотелось бы посмотреть, пока они не придумают чего-нибудь еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58