– Леш... Твоя бабушка тут немного напутала. Я не очень собираюсь работать именно в милиции, это папа меня в шутку милиционером прозвал... Я собираюсь вообще изучать криминалистику. Понимаешь, криминалистика это такая наука, которая требует от человека...
– Валька! Ну ведь пятнадцать копеек за сорок секунд! Не в этом дело, а в том, что бабушка наговорила, будто ты в милиции работать хочешь, а эта банда ненавидит милиционеров. Понятно тебе?
Ленинград помолчал.
– Лешк!.. А там действительно банда?
– Ну, банда, настоящая банда! – уже не сдерживаясь, закричал Леша и тут же в испуге оглянулся на дверь. К счастью, за ней никого не было.
– Хорошо организованная банда? – спросил Ленинград.
– А ты думал какая? Ну, чего тебе еще? – с озлоблением выкрикнул Леша.
Ленинград опять помолчал.
– Леш!.. А что, если нам с тобой разработать план и эту банду... ну... Как-нибудь... ликвидировать?
Теперь довольно долго молчала Москва. От злости, от отчаяния у Леши дыхание перехватило.
– Валька, опять подожди, – сказал он хрипло. – Я перезвоню. – И выскочил в зал весь красный и потный.
На этот раз никто перед кабиной не стоял, наоборот, многие кабины пустовали. Просто, говоря языком спортсменов, Леша решил взять тайм-аут, чтобы еще раз обдумать дальнейший разговор с этим четырнадцатилетним младенцем, с этим семи... нет, уже восьмиклассником с психологией второклашки.
На всякий случай Леша разменял в кассе оставшийся рубль, потом долго ходил по залу, мысленно слово за словом произнося каждую фразу, которую он скажет Вальке. Он вспомнил, что никогда ни в чем Вальке не соврал, и тот привык верить ему безусловно. Теперь он решил врать своему другу, врать беззастенчиво, так, чтобы Валентина дрожь пробрала для его же, Валькиного, благополучия.
Леша был неглуп, но тут что-то у него в мозгу не сработало: он забыл, с кем имеет дело. Войдя в кабину, он возобновил разговор.
– Валька, у меня монет уже мало. Прошу тебя, слушай и не перебивай!
– Слушаю.
– Знаешь, как эта банда называется, о которой я говорил?
– Как?
– Эта банда называется: "За вход – трояк, за выход – нож". И в эту банду мне пришлось вступить. Понимаешь теперь?
– Понимаю, – на этот раз негромко и как-то покорно отозвался Ленинград.
Леша покосился на дверь и заговорил еще медленней, еще раздельней:
– И, Валька, слушай еще: если я не буду участвовать в этом... ну, чтобы с тобой разделаться, тогда меня самого прикончат. Валька, ты понимаешь?
– Понимаю, – еще тише прозвучало в трубке.
– Ну, и вот! Валька, если ты мой друг, если ты не хочешь меня погубить, не приезжай! Скажи родителям, что плохо себя чувствуешь, и тяни это до первого сентября. Валька, не приедешь?
– Хорошо. Не приеду.
Леша помолчал, облегченно вздыхая. Помолчал и Валя. Потом спросил:
– Леша, у тебя монеты еще остались?
– Есть немного.
– Тогда такой вопрос: выходит, вам надо дать телеграмму, что я заболел. А то ведь Антонина Егоровна будет беспокоиться, если я не приеду.
По дороге на переговорный пункт Леша с тоской думал о том, что ему предстоит сегодня объяснять бабушке, как и почему он уговорил своего друга не приезжать, а Валькино предложение насчет телеграммы позволяло ему отсрочить этот тягостный разговор на несколько дней.
– Ну конечно! – живо подхватил он. – Пусть пошлют телеграмму! Обязательно телеграмму! Валька, ну, пока! Я тебе обо всем подробно напишу.
– Есть! Пока! – ответил Ленинград с некоторым металлом в голосе, и в трубке послушались частые гудки.
Повесив трубку, Валя тут же приступил к действиям. Он подсчитал наличную мелочь, решил, что ее хватит, и побежал в отделение связи. Там отправил телеграмму такого содержания: "Валя опять нездоров билет сдали целую Зина" (Зиной звали Валину маму).
Вернувшись в свой подъезд, Валя вошел в лифт, но вышел не на четвертом этаже, где он жил, а на пятом и позвонил у двери одной из квартир. Ему открыла пожилая женщина, и Валя обратился к ней:
– Извините, пожалуйста! Можно попросить на минутку Додика?
Додик был серьезный, упитанный мальчишка лет одиннадцати.
– Додька, разговор есть, – тихо сказал Валя. Он прикрыл дверь квартиры и отвел Додика на противоположный конец площадки. – Ты мне даешь на неделю свой пистолет, а я тебе отдаю навсегда свое переговорное устройство.
Додик нахмурил короткие темные бровки, напряженно соображая.
– С пистонами? – спросил он.
– Ну конечно!
Впрочем, надо объяснить, в чем тут дело.
Переговорное устройство, с помощью которого Валя получил двойку по истории Древнего мира, он увез с собой в Ленинград и хранил его как память о своем московском друге. Когда Валя показал это устройство Додику и продемонстрировал его в действии, тот прямо-таки сомлел от желания его заполучить, Но Валя отказывался обменять устройство на самые соблазнительные вещи, которые предлагал ему Додик. Теперь он решился на этот шаг.
Недавно Додин папа привез своему сыну из Америки пистолет, который с виду был точной копией настоящего и к которому прилагался большой запас пистонов. Эта игрушка была совершенно безопасна, но бабахала так громко, что соседи по дому устроили отцу Додика скандал, и тот забрал пистоны к себе, оставив сыну лишь пистолет.
– Так ведь пистоны у отца, – сказал Додик.
– Но ты же позавчера сказал, что разведал, где они лежат!
Додик опять нахмурил бровки.
– А сколько тебе пистонов?
– Ну... две обоймы.
Пистоны были пластиковые, но походили на настоящие патроны и тоже, как настоящие, вставлялись в ручку пистолета обоймами по шесть штук.
– Надо подождать, когда отец из комнаты уйдет, – сказал Додик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62