Никто и ничто… кроме смерти.
Прибыв на первую остановку, она достала второй блок и вооружилась терпением.
Ей понадобилось несколько часов, чтобы опустошить баллоны. Когда Лиз переключилась на резерв, то, энергично работая ногами, устремилась к поверхности. Она вновь оказалась в вестибюле, заваленном обломками, увидела веревочную лестницу, свисающую из отверстия, пробитого Тропфманом.
Был день. Странно, но это принесло Лиз облегчение.
Вцепившись в нижнюю ступеньку, она подтянулась и вылезла из воды. И тут в глазах у нее потемнело, во рту она ощутила вкус крови. Лиз выплюнула наконечник и заработала локтями, чтобы добраться до асфальта. Острые края отверстия больно царапали бока, но она уже ничего не чувствовала. Когда голова оказалась на уровне тротуара, Лиз заметила, что ограждение снято и ни одной машины нет у памятной плиты. Дело плохо. Вдруг какаято тень накрыла ее, и на тротуар, скрипнув тормозами, въехал незнакомый грузовик. В поле зрения Лиз попали ноги в сапожках, потом кто-то схватил ее под мышки и вытащил на щебеночное покрытие. Грудь оцарапали заклепки куртки…
Гудрун! Это была Гудрун…
Лиз смахнула маску и уцепилась за отвороты потертой кожаной одежды. Бледное лицо девушки расплывалось перед глазами. Вокруг них уже образовалось кольцо зевак.
— Чистого кислорода, быстро! — пробормотала Лиз. — А еще… раствор аспирина… в вену… и кортизон… Затем кессон… барокамеру…
Это были ее последние слова. Мрак туннелей настиг ее, превратив в черный монолит.
БЕГЛЯНКИ
Сознание Лиз воспринимало лишь окружающее, странным образом суженное, будто мир вдруг сжался до размеров кровати, мшистого прямоугольника, прикрытого шершавым, отвратительным полотном. Лиз лежала на этой простынной равнине с вытянутыми вдоль тела руками, тяжелая и неподъемная. Временами ее восприятие изменялось. Кровать становилась необъятной, а сама она — микроскопической. Иногда все было наоборот: Лиз вдруг начинала расти до бесконечности, и ее конечности вылезали за пределы ложа, бросаясь на штурм здания, окрестностей, Вселенной… Откуда-то приходили запахи. Их приносили ветры, пассаты с антисептической затхлостью. Часто какие-то насекомые из градуированного стекла вонзали свои железные жала в ее вены, впрыскивая ужасные яды, несущие забытье. Тогда Лиз засыпала на века, перепрыгивая через геологические эры… Она смыкала веки, безразличная к эрозии времен на горах. Позже, когда Лиз вновь открывала глаза, уже пролетали тысячелетия, горные пики были обтесаны ветрами, моря высохли, континенты раздробились, раскрошившись на дне морских впадин.
Однажды голос невидимого существа — Бога, быть может, — прозвучал из космоса: «Ее силы восстанавливаются, теперь она пойдет на поправку, хотя вернулась издалека…» Лиз слушала эти загадочные слова, подобные раскатам грома, однако смысл их не доходил до нее. Слова рикошетом отлетали от планет, дробились, порождая падающие звезды изуродованных слогов. Фразы крутились, всасываемые ненасытными пастями черных дыр… В другой раз на ее лоб легла прохладная, чуть костлявая рука, и нетерпеливый голос быстро зашептал:
— Лиз! Ты слышишь меня? Это я, Гудрун! Ну же, черт побери, сделай усилие!
Лиз долго размышляла над значением этого приказания. Она догадывалась, что в нем есть нечто важное, но, несмотря на все усилия, не могла остановить свой медленный дрейф через галактики. Лиз умирала, возрождалась, перевоплощалась тут и там, принимая самые немыслимые формы.
— Знаете ли, мой мальчик, — вновь загремел божественный глас, — ее мозг подвергся необратимым изменениям, так что будьте готовы… Ах, этот углекислый газ! Последствия его еще скажутся…
И наконец, когда три галактики были ослаблены временем, когда угасли два солнца, Лиз увидела конец космического путешествия: лампочку в опаловом шаре, обозначающую центр потолка. Под этим небом, окрашенным белой краской, стояла кровать. В кровати лежала она… и кто-то ерзал на металлическом стуле совсем рядом с ней.
— Лиз! Наконец-то! Ты видишь меня? Понимаешь, что я тебе говорю?
Крикливый голос рвал барабанные перепонки. На мгновение возникло искушение снова погрузиться в сон, но инстинкт Лиз воспротивился этому. Она поморгала, рискнула бросить взгляд по горизонтали. В ложбинке под локтем пустили корни тонкие трубочки из подвешенных флаконов, по ним стекала стекловидная жидкость. На хромированных треножниках подмигивали непонятные приборы. Гудрун поближе придвинула стул. Она переоделась в матросский костюмчик, на коротко стриженной голове сидел красный шерстяной берет.
— Ну как, — спросила Гудрун, — возвращаешься к жизни? Бог мой! Шесть суток ты провела в коме! Я уж было подумала, что тебе прямая дорога в дурдом.
Лиз раздвинула губы; засохшая пена накрахмалила их уголки. Ей показалось, что она больше не сможет говорить.
— Шмейссер… — пробормотала Лиз, — следователь… Надо предупредить его. Улика. Я нашла улику. Следственная комиссия… Нужно…
Чтобы заставить ее замолчать, Гудрун приложила три пальца к губам Лиз.
— Стоп! — прохрипела она. — Выслушай меня, прежде чем городить чепуху. Ты спишь почти неделю. До того как я тебя подобрала, ты провела внизу две недели! Произошло много событий, пока ты прохлаждалась на станции «Кайзер Ульрих III». Сейчас придет доктор, так что поосторожнее, не ляпни при нем чего-нибудь. Мы не в Алзенберге, а в клинике Готтердхала, на побережье. Я выдала тебя за мою мать. Мы приехали на каникулы, развлекались подводным плаванием с аквалангом, и ты заработала кессонную болезнь из-за неисправного баллона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63