Но их обнаружил охранник с собакой, вывел из кустов: «Шагайте туда, откуда пришли, а не то арестую». Петька с досады плюнул и пошёл вдоль путей. Таня потянулась за ним.
Ночь застала ребят у вокзала на берегу Ангары. Они забрались под старый причал. Не было сил даже говорить. Не везло. Все поезда сегодня направлялись на восток. Они шли непрерывным потоком, гружённые оружием: танки, пушки и прикрытые маскировочным брезентом «катюши».
Сейчас с вокзала доносились редкие паровозные свистки. Звуки залетали под настил обветшалого причала и, ударившись о трухлявые стенки, тихо умирали. Петька, не мигая, смотрел в пустоту. Темень давно закрыла город. Только далёкой звездой светилась крохотная лампочка на трубе электростанции. Таня вспомнила уютную больничную койку и, закрыв рот худенькой ладошкой, зевнула.
Послышался шорох гравия. Петька с Таней затаились. Кто-то спустился к реке, звякнул котелком. Всплеснула вода.
— Ух, и холодная, — сказал сам себе человек и вдругспросил: — Эй, под причалом кто есть?
— Есть, — ответил Петька.
— Можно в вашей компании побыть?
Человек словно видел в темноте. Он подошёл к причалу и залез именно в тот проем, где сидели Петька с Таней. Чиркнула зажигалка — они увидели солдата с перевязанной головой. Он удивился:
— Надо же, а я думал, здесь взрослые тоже, как и я, отставшие от поезда.
Солдат не спросил у ребят кто такие и откуда. Много он видел беды и горя на военных дорогах и понял все без всяких вопросов. Он потушил зажигалку, поставил на камни вещевой мешок.
— Подождите, я костёр сгоношу.
Шинелью он накрыл Петьку и Таню, а сам выбрался наружу. От мешка пахло чем-то очень аппетитным. Когда солдат снова залез под причал, ребята уже крепко спали. Он дотронулся до плеча Петьки:
— Просыпайтесь, я чаек сварганил. Пироги у меня домашнего изготовления с капустой. Невеста моя пекла, Аннушка.
Петька с Таней прошли к костру, сели на заросшее прошлогодней травой бревно. Солдат быстро развязывал туго набитый вещмешок.
Потрескивали в огне сухие щепки, искры, описав дугу над ребятами, падали в реку. Запивая толстые ржаные пироги горячей водой, Петька с Таней рассказывали солдату о своей жизни.
— В Краснокардонск вы, ребята, не попадёте. Железнодорожная ветка туда разбомблена начисто и ещё не восстановлена. Я там был. От города остались руины.
Уцелел только военный завод.
Солдат закурил. И долго смотрел на огонь. Тонкий шрам на щеке едва заметно подёргивался.
— Слушайте, ребята, здесь совсем недалеко есть прииск «Лосёнок». Мама у меня там живёт, старушка. Я напишу ей письмо. Будете у неё жить. Пока я не вернусь. Война, считайте, окончена. Вернусь я скоро. Сам пойду работать, взрывник я, а вы учиться будете. А если в Краснокардонск захотите, свожу вас туда! И там как следует устрою. Запомните — звать меня Алексей Уватов, по отчеству Никитович. — Он вынул записную книжку и карандаш. Наклонившись к костру, стал быстро писать. Бумажку вручил Петьке: — С этой запиской никто вас не задержит, а мама моя добрая, в обиду не даст. — Солдат Уватов посмотрел на часы: — Через два часа мой поезд, надо немного прикорнуть. — Он выплеснул из котелка остатки воды и пошёл к причалу.
Был день, а Таня с Петькой, закутанные в тёплую солдатскую шинель, все ещё спали под причалом. Лёгкий туман витал над Ангарой. Глухо тарахтя мотором, вниз по реке шла старая баржа. На боку надпись — «Таёжница». За штурвалом стоял бородатый старик. Цыганские глаза вглядывались в берег. Старый капитан уверенно перекладывал руль, и баржа медленно сходила с фарватера, прижимаясь к левому берегу. Стоп, машина! — Из тонкой трубы вылетели колечки синего дыма и тарахтение прекратилось.
Используя течение, бородач подвёл баржу к причалу. Заскрипели старые бревна настила. С борта на пристань прыгнула женщина. Толстую верёвку она быстро обвязала вокруг столбика. Черноглазая девочка, разбежавшись по палубе, перелетела через борт.
— Теплынь-то, какая, — воскликнула она и, как птица замахала, худенькими руками.
— Любка, — закричал старик, — далеко не шастай, сейчас примем груз и отвалим.
— Я туточки буду.
Она спрыгнула с причала на гравий. И только от скрипа камушков Таня с Петькой проснулись. Рядом стоял солдатский вещмешок. Шинель не взята. Петька хотел позвать солдата, но на мешке увидел записку; «Ребята, все дарю вам. Домой вернусь скоро, ждите. Ваш А. Уватов».
Захрустел гравий и в проломе показалась голова девочки:
— Вы здесь спите?
— А тебе что?
— А мы на барже сюда причалили, сейчас загрузимся и дальше поплывём. Мой дедушка — капитан, а мамка — матрос-моторист. Был папка, но с войны ещё не вернулся. — Она рукой убрала прядь волос со лба и спросила: — А вы здесь от родителей прячетесь?
— Ни от кого мы не прячемся. Нету у нас родителей, — тихо ответила Таня, — они погибли на фронте.
Девочка горестно вздохнула и хотела что-то сказать, но раздался грозный голос капитана:
— Любка, поднимись на баржу, карауль здесь. Мы за грузом сходим.
— Сейчас, деда, я мигом.
Любка исчезла. На барже заскрипела дверца и послышались шаги. Сгнившие доски захлопали под тяжёлыми сапогами. На ребят посыпалась жёлтая труха.
Когда шаги затихли, Петька выглянул из-под причала. Команда самоходки шла к железнодорожному вокзалу. Она была немногочисленной. Впереди шагал дед в старых кирзовых сапогах, а за ним Любкина мама в ветхом ситцевом платье. Третий член команды, одиннадцатилетняя Любка, осталась сторожить баржу.
— Петька, а ведь солдат Уватов нам все оставил!
— Я бы тоже так сделал.
Уватовскую шинель скрутили в тугой рулон. Концы Петька соединил хлястиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64