Перепуганный, он пытается успокоить меня.
– Да вы не волнуйтесь! Ему не отрезало ногу, а только палец отдавило…
Что за чепуха! Как это трамвай может отдавить палец?! Оттолкнув мальчишку, я бегу домой. На лестнице меня встречает Юра. Он бледен. Губы его дрожат.
– Мама! Ты уже знаешь? Он обнимает меня за плечи, и мы выходим на улицу.
Только тут спохватываемся, что не знаем, куда идти. Ведь мы не спросили у ребят, в какую больницу отвезла Валю скорая помощь. Мне приходит мысль спросить о Вале у стрелочницы, что переводит трамвайные пути на углу улицы.
– Скажите, вы не знаете, куда, в какую больницу отвезли мальчика? Попал под трамвай…
– Это с час тому назад, что ли?
– Да, наверное…
– В Первую Советскую, гражданочка. Так это ваш сынок? Да! Каково-то сейчас материнскому сердцу…
Юра хмурит брови и, нетерпеливо подхватив меня под руку, тащит к трамвайной остановке.
В хирургическом отделении больницы нам сообщают, что «больной на операции».
– А ботинки его можно видеть?
Сестра удивлённо и, кажется, с осуждением смотрит на меня.
– Вся одежда больного уже сдана на хранение! Юра энергично дёргает меня сзади за платье и шепчет:
– Мама! Иди сюда!
– Ну зачем ты спрашиваешь о каких-то ботинках! – с укором говорит он, когда мы отходим от окошечка и садимся на диван. – Ещё подумают, что ты боишься, как бы они не потерялись…
– Что за глупости! Просто я хотела по ботинку знать, что у Вали с ногой.
Пока идёт операция, минуты кажутся вечностью. Я не могу усидеть на месте и мечусь по приёмной из угла в угол. Юра, наоборот, сидит отвернувшись к стене и, казалось, внимательно изучает плакат «Оказание первой хирургической помощи». Лицо его напряжённо.
Наконец в дверях показывается операционная сестра. Она говорит:
– Не волнуйтесь, всё сошло хорошо… Вашему сыну ампутировали лишь пальцы на левой ноге… Что же вы! – вскрикивает она и, подхватив меня, ведёт к дивану. – Он ещё счастливо отделался! Ведь могло быть гораздо хуже…
Она сидит возле меня, считает пульс и утешает:
– Хороший у вас мальчик! Первые слова его были, когда он очнулся: «Передайте маме, чтобы она не плакала. Мне совсем не больно…»
– Можно мне его видеть?
– Да. Доктор разрешил на несколько минут.
На меня надевают халат и по длинному коридору ведут в палату. Я иду, и сердце, кажется, вот-вот разорвётся. Каким-то я застану Валю? А что, если… Нет, страшно и подумать.
В палате я не сразу нахожу койку Вали.
– Мама! – окликает он меня. Я поворачиваюсь на голос и, кажется, только один большой шаг делаю к нему. Целую Валю в стриженую колючую голову. Каким маленьким, похудевшим, почерневшим кажется он мне!
– Что же ты наделал, Валя?!
Упрёк и боль в моём голосе выжимают из глаз Вали слезы. Боясь, что кто-нибудь из больных заметит их, он жестом просит меня загородить его.
– Валя! Ну как же ты?..
Валя молчит, он боится расплакаться. Я тихонько поглаживаю его руку.
– Что ж, мать, спрашивай, не спрашивай, а того, что случилось, не вернёшь! – говорит за моей спиной старик с соседней койки.
Но я даже не оборачиваюсь на этот скрипучий голос и не отрываясь гляжу на осунувшееся лицо Вали.
Пять минут проходят быстро. Пора уходить. За мной появляется сестра.
– Мама! Подожди ещё немножко! – умоляюще шепчет Валя, но сестра непреклонна. Я встаю, прощаюсь с Валей, и до самой двери меня провожают его грустные глаза.
В приёмной Юра берет меня под руку, и мы выходим из больницы.
Дома ждут нас с нетерпением. Настроение у всех подавленное. Иван Николаевич звонил хирургу, и тот посвятил его в некоторые подробности операции:
– Да, вашему сыну ампутировали пальцы, вернее, по две фаланги на трёх пальцах. Есть основание опасаться, что раздроблена стопа. Завтра рентген покажет. Будем надеяться, что вашему сыну повезло…
У девочек заплаканные глаза. Иван Николаевич, взволнованный, ходит из угла в угол по кабинету. Я, закутавшись в шаль, – меня знобит, – ложусь на диван. Голова у меня точно стянута обручем, скулы ломит, хочется плакать…
* * *
Прошла неделя, как Валя в больнице. Я ежедневно навещаю его. По вечерам у Вали поднимается температура, и я волнуюсь: а вдруг какое-нибудь осложнение?
Вот и сегодня, войдя в палату, я первым долгом в тревоге оглядываю Валю, но он встречает меня улыбкой, и я успокаиваюсь.
– Ну как, Валя, не очень болит нога?
– Нет, мама, совсем не болит! Я уже могу двигать ею. Смотри…
– Осторожнее, Валя! Сдвинешь бинты!
Теперь мы с сыном уже более спокойно можем говорить о случившемся. Произошло несчастье из-за того, что Валя прыгал в трамвай на ходу. Он ухватился за поручни, но рука сорвалась, ноги соскользнули с подножки, и Валю потащило по земле. Острая боль в ноге заставила его вскрикнуть, он отпустил и вторую руку и мешком свалился наземь.
Когда трамвай прошёл, Валя сделал попытку встать и не смог. Приятели оттащили его в сторону, собралась толпа, и Валю отвезли в больницу.
Пока с сыном не случилось несчастья, я как-то не задумывалась над тем, что тысячи детей на улицах города ежедневна подвергаются опасности. Но посещение больницы открыло мне глаза.
Особенно потряс меня и Ивана Николаевича недавний случай. Рядом с Валей положили мальчика лет пяти. У него были ампутированы обе ноги чуть повыше колена. Не понимая трагизма случившегося, мальчишка целые дни щебечет без умолку, болтая в воздухе забинтованными культями. Рассказывает, что бабка послала его купить хлеба в ларьке рядом с домом, а Витька ему сказал: «Давай покатаемся на трамвае!»
Возле малыша день и ночь сидит мать, почерневшая от горя.
После того как Иван Николаевич увидел этого мальчишку, он перестал навещать Валю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79