Это вращающееся пестрое колесо судьбы не ведает ничего иного, кроме как разбивать над головами скромных обитателей земли глиняные кувшины с кознями, так что каждому достается черепок на память. Ведь ты провел большую часть жизни в схватках с судьбой, так почему же твое сердце свободно от ее клейма? Почему ты не слышал звона колокола неба? Я происхожу из царского рода, живу за семью стенами падишахского дворца, жизнь моя только начинает расцветать, как весна, но молва обо мне уже распространилась по всему свету и эхом вернулась ко мне.
Тот простодушный человек ответил царевне:
— О сладкоречивая царевна! Да не будет такого времени, чтобы на небе не раздавалась хвала тебе. Я же — скромный крестьянин, всю свою жизнь провел в поле, не зная ни коварства, ни обмана. Землепашец-небо на ниве мира сеяло для меня только бесполезные сорняки, корзина моя и не видывала яств с небесных нив. Я надеюсь, что царевна простит меня и вознесет мою голову до самых звезд рассказом о своих великих приключениях.
Владычица царства сердца благосклонно отнеслась к его просьбе и украсила свиток своего рассказа печатью красноречия.
Рассказ царевны
— В то время, — начала царевна, — когда я была младенцем и не должна была еще соблюдать предписания и установления шариата, свободная, словно кипарис и лилия, когда в саду моего сердца еще не раздавались мелодии любви, я вышла однажды из дворца, затмив красотой луну на небе, увенчанная короной девственности, чтобы поиграть и порезвиться. Словно беспечный пьяный, я стала глазеть по сторонам. Вдруг я увидела юношу, лицо которого еще не знало пушка и было чисто, как лик солнца. Его вьющиеся кудри были свежи, как гиацинты. Говорил он, словно сыпал Царственные жемчуга в полу небесного письмоводителя. Когда он улыбался, это было гибелью для красавиц. Его озорные глаза выпустили в мое сердце стрелу, его безжалостные взоры похитили мое терпение. Одним словом, я стала пленницей его кудрей, преклонила колени перед знаменем властной любви и оказалась в рядах несчастных.
Прошло несколько дней, и пламя, которое полыхало у меня в сердце незаметно для посторонних, стало пробиваться наружу, и на моем челе появились приметы влюбленности. Моя няня, которая держала в своих руках ключ от моего сердца и никогда не расставалась со мной, увидев на моем челе знаки перемен, стала приставать ко мне с расспросами. Лестью и уговорами она сумела проникнуть в глубину моих помыслов и извлечь жемчужину моих надежд. Тогда она открыла врата наставлений и принялась поучать меня. «О кипарис на берегу величавого ручья! — говорила она. — Ты ведь еще молодой бутон, тебе не подобает распускаться как розе и недостойно клониться к земле, словно трава. Берегись, не уколи шипом страсти лепестков отцовской чести. Сиди неотлучно во дворце, не бегай как безумная по крышам и улицам». — «О любезная мать! — отвечала я. — Как же я послушаюсь тебя, коли безжалостная любовь устремилась в мое сердце, словно воины врага на крепость, и крепко схватила меня за ворот терпения властной рукой? Ради бога, помоги мне испить воды из родника свидания с возлюбленным». Прозорливая няня, видя мое волнение, пожалела меня, поневоле взялась помочь мне и принялась за дело с усердием и рвением.
С помощью бесчисленных хитростей и уловок она приручила ту вольную и дикую птицу, переодела его в женское платье и ввела под видом девушки во дворец в мои покои. Моя комната, озаренная лучами его красоты, стала как бы обителью солнца и вызывала своим великолепием зависть у лужайки. Я под сенью того светоча с неба красоты плясала от радости, словно пылинка в лучах солнца. Казалось, я только теперь и обрела истинную жизнь. Не успела я насладиться его красотой, не успело мое сердце упиться его сладостными речами, как коварный и своевольный небосвод, который только и спешит обижать несчастных, разбил чашу нашего свидания о камень и примешал к моей халве чеснок.
Иначе говоря, отец мой падишах, влекомый родительскими чувствами, пришел навестить меня, не ведая, что тем самым он бьет меня кинжалом по ноге и заставляет осыпаться еще не распустившийся бутон моих желаний. Как только дозорные доложили мне о прибытии отца, на гумно моей жизни ударила молния, я вскочила в тревоге, заперла в чулане, тесном, как мое сердце, и темном, словно его локоны, юношу, прекрасного, как Юсуф ханаанский и Азиз египетский, а сама поспешила навстречу отцу. Отец же мой против своих правил решил устроить в моем дворце пир и распорядился сделать приготовления, достойные его царского сана. Он сидел на своем троне до самого захода солнца, проводя время в веселии и удовольствиях. После того как камфарные светочи на пиру затмили своим сиянием звезды на небе, падишах стал наслаждаться музыкой и пением, а потом вернулся в свои покои. Юные танцовщицы и невольницы, которые столпились вокруг падишаха, словно Плеяды, после его ухода рассеялись, словно звезды Большой Медведицы, и разошлись кто куда.
Я же, все это время тлея, словно зажженное алоэ, обрадовалась их уходу и тут же попросила няню снять замок с врат желания и озарить мою надежду лучами того солнцеликого. А надо сказать, что погода стояла жаркая, в комнатах было, как говорится, пекло, и тот побег красоты завял в чуланчике от жары и зноя, так что соловей жизни покинул его тело, и я оказалась виновной в гибели возлюбленного. Страсть моя мигом остыла, я стала бить себя по голове в отчаянии. Но поскольку судьба уже выпустила свою стрелу, было бесполезно вопить и кричать. Не говоря уже о горе, смертельно опасно было вынести из дворца труп того древа из райских садов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135