- Ты и в самом деле не знаешь? - ровным голосом спросил Гео.
- Странный вопрос, - нахмурившись, ответил Урсон.
- Тогда я скажу его словами, - продолжал Гео. - "Какого человека ты
убил?".
Урсон посмотрел на свои руки так, будто видел их впервые. Он положил
руки на колени ладонями вверх, распрямил пальцы и стал рассматривать, как
бы изучая. Затем, не поднимая глаз, он стал рассказывать:
- Это случилось давно, друг мой, но перед глазами у меня стоит такая
четкая картина, как будто это было вчера. Да, я должен был рассказать тебе
раньше. Но часто это приходит ко мне не воспоминанием, а чем-то, что я
могу ощущать, - твердым, как металл, острым на вкус, как соль, и с ветром
доносятся мой голос и его слова, такие отчетливые, что я дрожу, как
поверхность зеркала, по которой одновременно колотят кулаками человек и
его отражение, и каждый пытается освободиться.
Это началось, когда мы брали на рифы паруса под дождем, от которого
вскакивают волдыри. Его звали Кот. Мы двое были самыми большими на
корабле, и то, что нас обоих назначили в команду рифовальщиков, означало,
что работа была важная. Вода заливала лицо, мокрые канаты скользили в
руках. Неудивительно поэтому, что с порывом ветра парус вырвался из моих
рук, провис под напором дождя и забился о переплетения полудюжины канатов,
сломав при этом два маленьких штага.
- Неуклюжий ублюдок, - завопил с палубы Помощник. - Что ты за рыбой
тронутый сукин сын?
А сквозь шум дождя до меня донесся смех Кота, который работал на
другой перекладине.
- Не везет, так не везет, - закричал он, удерживая свой парус,
который тоже грозил высвободиться.
Я натянул свой и крепко его привязал. Состязание между двумя
отличными матросами, не содержащее само по себе ничего плохого, породило в
моей душе ярость, которая готова была прорваться крепким словечком или
ответной колкостью, но из-за шквала я привязал парус молча.
Конечно, я спустился последним. А когда я спускался - на палубе были
люди - я понял, почему мой парус вырвался. Стертое мачтовое кольцо
сломалось и выпустило главный канат, вот поэтому-то мой парус и упал. Но
это же кольцо ко всему прочему скрепляло почти расколотую кормовую мачту,
и трещина длиной в две моих руки то и дело распахивалась и захлопывалась
на ветру, как детская хлопушка. Поблизости от меня оказался свернутый в
бухту канат толщиной в дюйм. Удерживаясь на выбленках почти исключительно
пальцами ног, я закрепил канат и обвязал основание сломанной мачты. Каждый
раз, когда трещина закрывалась, я набрасывал петлю и крепко затягивал
мокрый канат. Это называется "стегать" мачту, и я стегал ее снизу вверх до
тех пор, пока фланец каната не достиг трех футов в длину, и трещина не
могла больше раскрыться. Затем я повесил сломанное кольцо на крюк,
оказавшийся под рукой, чтобы потом показать корабельному кузнецу и
заставить его заменить канат цепью.
Вечером того же дня, когда я, уже обо всем позабыв, уплетал в
столовой горячий суп и смеялся, слушая рассказ одного матроса о любовных
похождениях другого матроса, в зал вошел Помощник.
- Эй, вы, морские негодяи! - прорычал он.
Наступило молчание, а он продолжил:
- Кто из вас перевязал эту сломанную кормовую мачту?
Я хотел крикнуть:
- Да, это я.
Но кто-то опередил меня:
- Это Большой Матрос, сэр!
Этим именем часто называли и меня, и Кота.
- Что ж, - проворчал Помощник, - Капитан считает, что такая
сообразительность в трудную минуту должна быть вознаграждена.
Он достал из кармана золотую монету и швырнул ее через стол Коту.
- Держи, Большой Матрос. Хотя на твоем месте каждый должен был бы
сделать то же самое. - И он вышел из столовой.
Кота шумно поздравляли. Я не видел выражения его лица, когда он клал
монету в карман.
Меня обуял гнев, не находящий выхода. На кого я должен был его
выплеснуть? На матроса, который выкрикнул имя героя? Нет, ведь он стоял на
палубе и мог спутать меня с моим соперником, тем более, с такого
расстояния. На Кота? Но он уже вставал из-за стола. А Первый Помощник, тот
самый Первый Помощник, того самого корабля, дружок, на котором мы сейчас
находимся, - его тяжелые шаги уже раздавались где-то на палубе.
Может, поэтому меня и прорвало на следующее утро, когда погода
немного успокоилась. Небрежная острота, отпущенная кем-то в проходе, так
подействовала на мои нервы, что я буквально взорвался. Мы схватились,
тузили друг друга, чертыхались, катались по полу и подкатились прямо под
ноги Помощнику, который в это время спускался по лестнице. Он запустил в
нас своим сапогом и осыпал проклятиями, а когда узнал меня, с ухмылкой
сказал:
- А, это тот неуклюжий.
Я уже заработал себе репутацию драчуна, а драка на корабле - это
нарушение, которое немногие капитаны потерпят. У меня же была третья, а
это слишком. По настоянию Помощника, у которого сложилось обо мне
определенное мнение, Капитан приказал меня высечь.
И вот на рассвете следующего дня меня вывели и привязали к мачте,
чтобы располосовать, как кусок мяса, на виду у всей команды. Мне казалось,
что вся моя ярость направлена теперь против Первого Помощника. Но белое
обернулось черным в моем представлении, мне хотелось рвать и метать, когда
он швырнул хлыст и крикнул:
- Ну, Большой Матрос, ты уже сделал одно доброе дело для своего
корабля. Стряхни с себя сонливость и сделай еще одно. Я хочу, чтобы у него
на спине осталось десять полос, достаточно глубоких, чтобы их легко можно
было пересчитать пальцем, смоченным в соленой воде.
Пока сыпались удары, я не дышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59