Уж если человеческое ухоНе слышит голоса разумных нот,Ослиное-то к ним тем паче глухо.
И пусть осла хозяин палкой бьет,Ослиное упрямство только гаже:Мол, сделаю как раз наоборот.
О том поговорим еще, пока жеСкажу: явил в обличии ослаПремного я и норова и блажи.
Хмельной воды напиться — повелаМеня Сиена; ну, да что земная!И геликонова мне не мила!
Итак, обильем ругани и лаяКому-то я и не потравлю, чать.Но небо, милости ниспосылая,
Да не наложит немоты печать!Я, об ослиной говоря судьбине,Хочу с одной побасенки начать.
Дом во Флоренции был — есть и ныне.А в нем семья жила и отрок рос.Отец и мать заботились о сыне.
Но доводил отца и мать до слезСыночек их, по улице гоняя.И сею дурью занят был всерьез.
Не ведая родные шалопая,Откуда на него и почемуНапасть необъяснимая такая.
И приглашали докторов к немуИ голову ломали грамотеи.Но был и им вопрос не по уму.
От каждой новой лекарской затеиНаш недоросль, недуг не поборов,По улице бежал еще быстрее!
Но, наконец, один из докторовПообещал родителям больного,Что скоро будет их сынок здоров.
Нам мило утешительное слово.И, зная, что недуг неизлечим,Обманщикам мы кланяемся снова.
И снова надувательство простим,И разоримся, но врачам заплатим:Нам нездоровье — на здоровье им.
Ученым словом и ученым платьемЦелителя был убежден отец.Так не поверили б друзьям и братьям.
И все стерпел безропотней овец,И снес кровопусканье малолеток.И признан исцеленным наконец.
Не знаю, силою каких таблетокИль волхвований исцелился сын,Отцу же наш целитель молвил этак:
Пусть-де, четыре месяца одинНе ходит сын. Пусть недреманным окомЗа ним следят, разумных середин
Уча держаться. Если ненарокомШаги ускорит, пусть уговорят,Где лаской убеждая, где упреком.
И пролетели, стало быть, подрядБлагополучнейшие три недели.Тихоню новоявленного брат
Повел гулять по улице Мартелли.Спокойно отрок шествует, но вдругГлаза его куда-то поглядели —
И вырвался наш паинька из рук:Пред улицею Ларга в нем на волеБылой опять заговорил недуг.
И малого, спокойного дотоле,Опять охота странная берет,Не знаю, от того ли, от сего ли.
С цепи сорвался отрок-сумасброд,Плащ бросил оземь, возопил: «А ну-ка,Все прочь с дороги!» — и помчал вперед.
И покорились родичи без звука,Коль врач с отцом бессильны и вдвоем.Не помогли ни деньги, ни наука.
Так мы, хотим иль нет, а признаем:Природу одурачивать — пустое.Все ж настоит хозяйка на своем.
Мерещилось и мне, что уж давно яИзбавился от гнева и огня,Живу спокойно, умника не строя,
Людей не осуждая, не браня.И люди уж не чаяли подвоха —Считали исцеленным и меня.
Но наша с вами такова эпоха,Что даже благодушнейший добряк,И тот бранится — до того все плохо.
И снова желчью мой язык набряк,Увы, как ни креплюсь я! Столько злобыВ душе от незадач и передряг.
А впрочем, хоть ослы и твердолобы —Уж в этом я им должное воздам, —Но и ослов упорство не спасло бы.
Нет, пусть лягаются и тут и там,Когда кругом так мерзостно и жутко!А то не угодили б небесам.
Приблизьтесь к этому строптивцу, ну-тка!Казалось бы: не грустен, не сердит,А вот, поди же, презабавна шутка,
Которую готовит вам бандит:Вы с ласкою к нему, а сей скотинаДля мерзости к вам зад оборотит.
Пока в домах приличных воединоРугают невоспитанность осла, —Ослом изображенная картина
Рисуется неспешно, спрохвала.
Но торопись! Все расскажи, страницаПока не закусил он удила.А зложелатель — да посторонится!
И вот уже, как водится в апреле,Лучи живительные небо льет.Они больную землю обогрели,
Прогнав метели, заморозки, лед.И вот, блюдя охотничий обычай,Уж и Диана меж лесных тенет
Со спутницами мчится за добычей.И, продолжительней день ото дня,Восходит солнце над главою бычьей.
И ослики гуляют, гомоня.От них по всей округе суматоха.Их долго не смолкает болтовня.
Известно: говорящих слышат плохо.И потому-то громче трубачаИ радостней иного пустобреха
Осел порой вопит и сгорячаКружиться по двору иль по овину,О чем-то полюбившемся крича.
Так, день земной пройдя наполовину,Я очутился в сумрачном бору,О коем вам поведать не премину.
Как очутился, сам не разберу.Но знал: отсюда всяк оставь надеждуУбраться поздорову-подобру.
Во тьме кромешной, продираясь междуцепляющихся сучьев и коряг,Дрожал от страха я и рвал одежду.
И ужасал меня любой пустяк.Но рог охотничий неумолимоВдруг прозвучал — и разум мой иссяк.
И, зеленея в очертаньях дыма,Что твой мертвец, Курносая сама,Помнилось мне, с косой проходит мимо.
Была, ей-Богу, столь кромешна тьмаИ грозны ветви, корневища, ели,Что миг еще — и я б сошел с ума.
Я на ногах держался еле-еле. АИ вновь помнилось: проблески лучей,Как факелы, в чащобе заблестели.
И сей далекий свет, не знаю чей,Не исчезал, но в яркой позолотеКазался все сильней и горячей.
Я притаился в темноте напротивИ напряженно, как во глубь зерцал,Смотрел, сомненьем душу озаботив.
Чудному шелесту, как он ни мал,Под ветками безлиственного древаЯ, затаив дыхание, внимал.
Не помню, правда, справа то ли слева,Но вот, являя обликом покой,Вплыла прекрасная собою дева.
Держала огнь Она одной рукой,Который-то и виделся далече,И рог охотничий — рукой другой.
А за красавицей — животных вече:Подпрыгивали суслики у ног,И ладились пернатые на плечи,
И волк, и лев, и серна, и сурокУчаствовали в сем чудном спектакле.И я хотел пуститься наутек.
И уж не знаю, право, так ли, сяк ли,Но дал бы я отсюда стрекача,Да с перепугу силы и иссякли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223