Едва ж коснулась красоты рукаТотчас почувствовал я: прелесть эта,Как никогда, желанна и сладка!
И, новым ощущеньем обогрета,Былое обрела душа мояДостоинство и мужа, и поэта.
И, своего восторга не тая,Я снова целовал ее и снова.«Благословенны темные края, —
И больше не было меж нами фраз.Исчезло все в чарующем тумане.Все огорчения забылись враз.
И наслаждений не было желаннейИ поцелуев жарче. НаконецНастал черед последних содроганий.
И я на ложе рухнул, как мертвец.
На смену ночи приходило утро,И звезды погасившая заряНебесные оттенки перламутра
Уж покрывала цветом янтаря.Глаза раскрыла милая наядаИ поднялась со вздохом, говоря:
«Мне непременно на рассвете надо,К работе не выказывая спесь,Вести в леса проснувшееся стадо.
А ты, голубчик, оставайся здесь.Но не грусти и побори истому.И все обдумай, рассуди и взвесь.
И, главное, не выходи из дому.Беру тебя покамест на постой.Не отзывайся зову никакому».
И вот сижу я в горнице пустой.Я с неохотою покинул ложе.Мечтаю с нетерпением о той,
Которая мне ныне всех дороже.Страсть полыхает, как огонь, в груди,И продирает, как мороз по коже.
Но в одиночестве сколь ни сиди,Все скоро вновь покажется немило.И ждешь со страхом: что-то впереди?
Не стало вновь ни куража, ни пыла.Рассеялись мечтанья в пять минут.Я призадумался совсем уныло.
И снова думы к прошлому текут.И вот уж исчезаю, словно тень я,А призраки приходят в мой закут.
Являются цари как привиденья.И вижу, точно в дали голубой,Историю их взлета и паденья.
И изумлен я общею судьбой,Какая очень многими владела.И долго рассуждаю сам с собой.
И понимаю ясно: то и делоПриходит к своему пределу властьТогда, когда не ведает предела!
А в том вожде, кто уж не правит всласть,Играют раздражение и злоба.Кто сверг — тому от свергнутого пасть!
Один — у трона, а другой — у гроба,Но, как невольник, так и господин,Окажутся в одной упряжке оба.
И всяк, кто доживает до седин,Наслышан о противоречьях этих.Однако же не верит ни один.
И вот пример. Жил и в отцах, и в детяхУ моря гордый веницейский лев.Топил соседей, и других, и третьих.
Губил и королей, и королев.И, возмечтав о собственном престиже,Повергнут был, едва не околев.
И безрассуден честолюбец, ижеГлядит, как победитель на коне:Стремясь все выше, падает все ниже.
Афины, Спарта, славные вполне,Росли, пока других не побороли.А поборовши, пали и оне.
Но жил себе укромно и на волеНемецкий город. Он и ныне жив,Заняв в округе пару миль, не боле.
И Генрих флорентийцев обложив,Не устрашил своею ратью града,Не жаждавшего лавров и нажив.
А ныне уж Флоренция — громада,Туда распространилась и сюда,Сама ж — от мухи запереться рада!
И, стало быть, умеренность тверда,И не тверда чрезмерность, хоть и яроКипит и покоряет города.
Всех безрассудных постигает кара,Захочешь все — не будет ничего.Печальна участь, например, Икара.
Среди правителей лишь у тогоБывает совершеннее путь и гладок,Кто соблюдет закона торжество.
Без сор, и передряг, и неполадокТам воцариться благодать сама,Где суть необходимость и порядок.
Но, коли нету здравого ума,Не будут долговечными державы,Где перемен сплошная кутерьма.
А вот еще: правители не правы,К примеру , и в такой стране, в какойЗаконы хороши, да плохи нравы.
Воспомним об истории мирской.Молились все империи сначалаЗа здравие, потом за упокой.
Так, поднялась одна и прахом пала:Была великим Нином собрана,Потом погибла от Сарданапала.
Так создается доблесть страна,И, пиршество устроив на покое,На пиршестве и рушиться она.
И, лишь урезанная вдвое, втрое,Спасаясь от невольничьих оков,Она проявит мужество былое.
Пришедшее — уйдет: закон таков.И тут бессильны и борьба, и ковы.Ведь сей закон — основа из основ.
Извечна смена доброго и злого.Сперва добру наследовало зло,Чтоб злу добро наследовало снова.
Вот говорят, что к краху привелоИные города скотство людское.Да, мненье убедительно зело.
Кричат, мол, славно государство, коеБлюдет и строгий пост, и строгий нрав,И граждане его — вот, мол, герои!
Однако же на деле будет правОтветствующий им, что, тем не мене,Не набожность вершит судьбу держав.
Ведь, если жили в праздности и лени,Так тем и навлекали массу бед,Хоть падали во храме на колени.
Да, надобно молиться, спору нет.Решительно правители не правы,На веру наложившие запрет…
Коль в гражданах благочестивы нравы,В стране порядок, а в порядке томЖивут благополучнейше державы.
Но, коль иной безумец и ведомМечтой, что жив лишь благочестьем этим,И не латает рушащийся дом —
Найдет конец в нем и себе, и детям!
Пока, задумавшись о бренной славе,Я в глубину истории залез,Земное солнце закатилось въяве.
Да, въяве, по окружности небес,Движенье завершая полукругаИ опускаясь за дремучий лес.
Издалека уверенно, упругоДонесся шаг упитанных кобыл.Подходит с подопечными подруга.
А я сижу подавлен и уныл,Как будто мучусь и на самом деле.А об отраде начисто забыл!
Забыл я о прекрасной неужели?Нет, глянул — снова потерял покой.К красавице все мысли улетели.
Она погладила меня одной —Другою же рукой к себе прижала.И я сидел близ девы, как ручной.
Смущение вернулось поначалу,Потом веселие взяло меня,Поддержанное влагой из бокала.
И мы вдвоем, смеясь и гомоня,Чесали языки, как кум с кумою,И ужинали, сидя у огня.
Но говорит хозяйка с прямотою,Улыбчивых не опуская глаз.«Идем со мной. Тебе секрет открою».
«Приходит, — продолжает, — ныне час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223