матросов, прощелыг, бродяг и проституток.– Мне хотелось бы вытрясти из правительства какую-нибудь награду, – втолковывал Бузотер Морису, – пенсию или, на худший случай, медаль… Одним словом, бумагу или ленту, которая сможет произвести впечатление, если вдруг случится оказаться в уголовном суде…– За какие такие заслуги? – со смехом поинтересовался Морис.– Черт! А чем лучше спасатели – их же награждают! Думаете, легко изображать утопленника… Это не стоит поощрения?Старая мамаша Тринкет, которая прохаживалась между посетителями и ловила обрывки разговоров, очевидно, была осведомлена о любимом коньке Бузотера и находила претензии бродяги глупыми и опасными.Поравнявшись с его столиком, она, дабы осадить болтуна, ткнула ему под ребра кулаком и весьма к месту обронила:– Вы мелете вздор. Спасателей награждают за спасение утопающих, они делают благое дело, а с какой стати награждать плюхающихся в воду, тем паче, устраивающих показуху!..Сочтя рассуждение слишком мудреным, Бузотер продолжал упрямиться:– Чем я хуже других, почему…Мамаша Тринкет снова подошла к столику бродяги.– А у тебя монеты имеются? – недоверчиво спросила она. – Тебя тут случайно обслужили…Бродяга жестом оскорбленной невинности показал на спутника:– Господин угощает, будь уверена, старое печеное яблоко, у него денег куры не клюют!..Мамаша Тринкет направила на приятеля Бузотера свои юркие, подозрительные глазки; тот, словно желая поддержать бродягу, небрежно вытащил из кармана монету в десять франков и вручил ее старухе, которая, рассыпавшись в любезностях, тотчас отправилась к стойке за сдачей.Бузотер опять принялся за свое:– Так вот, я все думаю, к какому министру обратиться на предмет вознаграждения? Мне тут присоветовали министра труда – я ведь тружусь, и тяжело тружусь! Другие рекомендуют министерство торговли, якобы спасенные утопленники помогают торговать… Третьи уверяют, что раз дело происходит на берегу Сены, оно в ведении работ… работ… как их бишь там?.. Каторжных работ?– Да нет! – оборвал Морис, кусая себе губы, чтобы не расхохотаться. – Ты имеешь в виду общественные работы? Но я бы на твоем месте, – подхватил молодой человек, решив подыграть шутке, – обратился в военно-морское министерство…Бродяга не почувствовал подвоха.– Дьявольщина! – воскликнул он, словно его внезапно осенило. – Конечно! Как я сразу не догадался!.. Все, что происходит на воде, должно касаться военно-морского министерства…Он собирался было разглагольствовать и далее, но, к его величайшему огорчению, Морис поднялся и поспешно откланялся:– Мне пора, ко мне должны прийти…Бузотер уцепился за его рукав; неисправимому болтуну надо было выговориться.– Чудненько! – вкрадчиво заметил он. – Известно, кого вы ждете! Она и впрямь раскрасавица, ваша малышка, господин Морис! Нечего ее прятать, я ж ее знаю… Говорю вам, я всех знаю!Морис, утомленный его назойливостью, двинулся к выходу. Бродяга поймал его у самых дверей и лукаво шепнул:– Говорю вам, я ее знаю, приходилось встречать возле вашего дома… Крошку Фирмену…Слова Бузотера повисли в воздухе, бродяга оказался на набережной в одиночестве – Морис уже давно был на авеню Версаль и направлялся к своему жилищу.После секундного колебания, в течение которого он прикидывал, как скоротать время перед сном, Бузотер вдруг припомнил, что Морис не допил кофе…Бродяга поспешно вернулся в кабак, непринужденно подсел к наполовину заполненному стакану.– За что уплочено, должно быть проглочено!.. – рассудил он.Тем временем Морис, поравнявшись с закутком консьержки, задержался дружески поболтать с мадам Гурон:– Все в порядке, мадам Гурон?– Слава Богу, господин Морис. Вы с работы?– Гм… – уклончиво пробормотал молодой человек, – с работы? Да нет, по правде говоря! Мадам Гурон, мне незачем от вас таиться, у меня была женщина… По понедельникам я бездельничаю…– Бывает, – заключила консьержка. – Если есть средства, чего стесняться…Морис, впрочем, с полным на то основанием, слыл в доме человеком, неплохо обеспеченным. Он не скупился, когда речь заходила о воздаяниях Божьих, исправно платил за квартиру, казался образованным более, чем обычно люди его положения; его ценили и уважали.Когда, проходя мимо мадам Гурон, он удостаивал женщину своим вниманием, у той всегда было припасено ласковое и приветливое слово для этого приятного жильца.Само собой разумеется, консьержка не разделяла таких чувств по отношению к новому квартиранту, который был никем иным, как Бузотером, после долгих уловок и невероятных препирательств обосновавшемся в мансарде на восьмом этаже, где он, выйдя из тюрьмы, довольно регулярно ночевал.Бузотер, в сущности, хороший малый, оставался личностью более чем независимой. Бродяга по самому складу души, он мог заявиться в немыслимое время, и консьержка была еще счастлива, если он тихо добирался до своего обиталища, не был пьян и не крушил газовые рожки, когда ему приходилось во время подъема ухватиться за перила!– Ко мне должны прийти, – пожелав доброго вечера, объявил Морис консьержке. – Если меня спросят, будьте столь любезны, скажите, что я дома.– Разумеется!Затем консьержка вскользь заметила с лукавой улыбкой:– По всей видимости, вчерашняя красивая молодая дама?– Гм!.. Возможно! – улыбнулся Морис.Мадам Гурон посетовала:– Что ж, молодость-то уходит! Когда я была молоденькой, у меня тоже были кавалеры, и поверьте, они со мной не скучали. Но, – продолжала она с неким сожалением, – прошлого не вернуть. Что вы хотите, всему свое время… Спокойной ночи, господин Морис!– Спокойной ночи, мадам Гурон!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96