- Спокойно, старый! - тяжко дыша, едва усилился выговорить Бобер.- Живите
дружно, ребятки, берегите друг друга. А я, понимаете, порезвился, и хватит.
Вот, думал под конец всем дать копоти, а вышла полная лажа... Обрыдло все,
жить незачем. Все дерьмо, кроме мочи...
Сказавши так, Бобер с нежданною резвостию дуло уткнул себе в рот, и не
успели мы даже вскрикнуть, как злосчастный мой конфидент спустил курок.
Добро, что спохватился я Лизе ладонью закрыть глаза, дабы от кровавого
зрелища избавить; вся она дрожала и готова была расплакаться.
Уже подсаживал я возлюбленную мою в седло, когда застучали дружно копыта,
и, оборотясь, увидели мы всадника преважного, в мундире генеральском с
голубою Андреевскою кавалериею через грудь, шагом ехавшего к нам в
окружении свиты штаб-офицеров. Не без труда узнал я в сем военачальнике
того самого седого старика, коий в Киеве являлся мне жалким бродягою, на
свадьбе с Лизою предстал почетным гостем, а теперь несомненно
водительствовал сим, власно как с неба свалившимся полком. Подумалось мне,
не есть ли сие тот самый таинственный Режиссер, скорее судьбы наши
направлявший, нежели видеофильма мнимую запись?..
Почтительно приветствовав сего генерала, как старшего и званием, и
летами, поехали мы рядом главною аллеею, причем среди офицеров с приязнню
увидел я Никиту, коий, порохом опаленный и с рукою на перевязи, превесело
мне моргнул.
Покуда мы добрались до дворца, свечерело, и туман озерный, как водилось,
густою пеленою наполз на чернеющие рощи. Сойдя с коней, позволили мы слугам
увести оных; тогда старый генерал, прервав некое забавное повествование,
Лизе моей руку поцеловал и молвил:
- Прошу у вас, сударыня, позволения - для беседы важной, хотя и недолгой,
супруга вашего похитить. Вы же, господа, можете быть свободны, благодарю
всех за службу.
Последние слова к офицерам относились; оные, честь отдав, разошлись
восвояси, Никита же Лизу увел, коя на прощанье тревожный взгляд бросила,
полагая, что генерал, быть может, за некое упущение тазать меня будет или
же инако свой гнев проявит. Но старец таковым величавым и ласковым жестом
ея успокоил, что куда и тревога Лизина девалась...
Винтовою железною лестницею генерал провел меня во второй этаж ко дворцу
пристроенной башни, где устроен был покой круглый, весь коврами устеленный
и турецкими подушками, гораздо лучше кресел для неги приспособленными.
Горели там свечи в шандалах, имелись загодя приготовленные трубки, бутыль с
вином и все, что потребно для дружеской конфиденции. Можно было подумать,
что старец сей и битву заранее предвидел сегодняшнюю, и счастливый для
"Астреи" исход оного сражения, и нашу последующую встречу.
Гостеприимным жестом меня от излишней церемонности освободив, хозяин
пригласил сесть на низкую оттоманку. Хлопок его в ладоши, будто на театре
демона из преисподней, из нижнего этажа казачка вызвал, с двумя готовыми
чашками кофею и на том же подносе разожженным трутом.
Итак, отхлебнув крепкого кофею и закуривши, мы с генералом улыбнулись
друг другу уже почти приятельски, и вельможа сей для начала мне поведал,
что "Астреи" щедрая покровительница, под литерами "ЕИВ" сокрытая, суть не
фирма, но женского полу владетельная особа, из фунта кофею лишь малую
чашечку для своих ночных бдений вываривает, отчего иные угощенные ею
персоны мало не в оглум приходят.
Нечто припомнилось мне, из истории российской ведомое, но высказать сию
догадку я не осмелился. Однако генерал, наклонением головы и опусканием
ресниц давши понять, что без слов меня разумеет, приветливо молвил:
- Вижу, сударь, что к понимаю истины с нами происходящего вы сами уже
довольно приблизились. И вправду, никакой видеофильм в поместье моем не
записывают; но творится здесь иное, несравненно важнейшее...
"В поместье моем ".-нечувствительно во мне откликнулся некий, власно как
чужой голос: наконец-то все на места свои становилось, хотя и новыми
загадками паче прежнего обрастало! Генерал же тем временем спокойно
продолжал:
- Вы, сударь, к тем немногим людям принадлежите, кои, будучи неким
поручением озадачены, лишь тогда оное исполнить могут, когда о целях его
достаточно осведомлены. Посему, впрямую права не имея вас во многое
посвящать, иным образом дам вам понять, к чему мы все здесь призваны...
Отложивши трубку, генерал место свое покинул - притом заметил я, что
косвенно поглядывает он на цыферблат больших с маятником часов, у стены
поставленных. Вернулся хозяин мой с книгою добротного старинного облика, с
позолоченным обрезом, при виде коей ощутил я боль пренеприятного
напоминания... Очки! В волнении после боя и при беседе сей с таинственным
вельможею об оных призабыв, ныне полез я в карман - и лишь обломки
безвозвратно погибшей оправы да куски стекол извлек на свет Божий. Итак,
драгоценной для меня способности читать и писать лишен я был надолго, если
не навеки.
Изо всех сил сдерживаемого мною отчаяния моего как бы не замечая, генерал
страницу некую открыл, матерчатою вышитою закладкою заложенную, и любезно к
глазам моим поднес. Но каково же было мое восторженное изумление, когда
вдруг ясно, власно как в юные годы, и безо всяких очков прочитал я строки:
"И воззрел Господь Бог на землю, и вот, она растленна: ибо всякая плоть
извратила путь свой на земле. И сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел
пред лицо Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю
их с земли".
Значения не придав и радостной свершившейся во мне перемене, собеседник
мой вновь ласково ко мне обратился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28