.. Я
выбрал виноградную настойку, вонючую, но забористую пародию на коньяк,
которую штампует (и тем живет) Федерация Буковины и Подолии. Три миллионных
купюры перешло из моего бумажника в ухватистую лапу бутлегера; дрожащей
рукой я спрятал покупку во внутренний карман - и лишь тогда вспомнил о
"графе".
Он стоял перед мной, непонятно усмехаясь, подняв плечи и держа руки в
карманах замызганного пальтишка. И вдруг проговорил сварливым, каркающим
голосом:
- Астрея, молодой человек! Астрея! Да откликнется ваше сердце на это имя,
когда услышите его!..
Смутно знакомое слово заметалось в памяти, ища свою ячейку. "Богиня
справедливости - у греков, римлян? ВекАстреи - золотой век... Масонская
ложа, что ли?!"
Я мучился, рожая ответ, когда "граф" сказал:
- Не пройдите мимо, когда откроется дверь.
Быстро отвернулся, забросил за спину грязный туристский вещмешок, и тут
же сутулые плечи его и белые кудри поглотила толпа. Бутлегеры одобрительно
выматерились, точно им показали цирковой номер.
Цель моего прихода на рынок была достигнута; пробормотав благодарность, я
устремился к дверям. Вдруг мощно дрогнул пол, в десяти шагах от меня
разлетелись огненно-дымные стрелы. Жаркое дуновение бросило капли на мое
лицо. Стерев их, я увидел на пальцах чужую кровь. Истошно завопила женщина,
вскочив на прилавок; масса людей шумно вскипела, где-то уже сыпались
стекла, визжали задавленные.
Судорожным движением прижав бутылку, я плюхнулся на живот: главным моим
желанием было втиснуться в прилавок, чтобы не растоптали. Боже мой, очки!
Нет, к счастью, не раздавил, стекла целы, оправа тоже пока что держится...
Ахнул второй взрыв - от входа били из американского сорокамиллиметрового
гранатомета, и хотелось бы знать, в кого.
Скоро положение выяснилось. Не отрывая головы от пола, я услышал
торопливый лай "Калашникова". Стреляли со стороны, противоположной входу,
через головы метавшейся толпы. Не иначе, как хозяева рынка, местные
рэкетиры, застигли на горячем группу гастролеров. Те мобильны, и оружие у
них полегче. Налететь, под дулами автоматов второпях пощипать меновщиков и
умчаться - вот все, на что они способны. Хозяева же могут выставить кое-что
и посильнее гранатомета...
Увы, я ошибся. Заезжие щипачи оказались твердыми орешками. Гранаты
хлопнули еще пару раз, и навстречу им откуда-то сверху, со второго или
третьего яруса, где стояли киоски с валютным ширпотребом, оглушительно
застучал крупнокалиберный пулемет. Дикие вопли заполнили рынок, умножились
эхом, стали нестерпимыми. Судя по звукам, народ, осатанело рвя и топча друг
друга, выдавливался разом во все двери. Через мое "укрытие" валили потоком,
я видел ноги прыгавших, уши заложило от грохота каблуков.
Раз-другой меня изрядно саданули в бок, затем проход очистился. Можно
было бы переждать всю заваруху здесь, но я не сомневался, что через
считанные минуты пожалует РСБ. У спецпатрулей же разговор простой: газовые
бомбы... Никак не хотелось очутиться среди массово усыпленных, свозимых и
сваливаемых штабелями в бывшем Дворце спорта, а после пробуждения попасть
на мордобойный допрос.
Подождав, пока окончательно схлынут бегущие, я осторожно поднялся и, все
так же лелея бутылку, пригибаясь, бросился к дверям подсобки. Кто-то
пытался меня задержать, я отшвырнул его не глядя. Несколько неподвижных тел
лежало на полу; часть зала, куда падали гранаты, была затянута густым
дымом, в нем перебегали тени - наверное, гастролеры. Дальше был опрокинут
прилавок, по полу разбросаны лаки для волос, нарядные палочки губной
помады... "Надо бы прихватить что-нибудь", пронеслась мысль; но
задерживаться не приходилось. Сквозь облако неземных парфюмерных ароматов я
ворвался в подсобку. Слава Богу, никому из тех, кто сейчас бесновался в
заторах у выходов, не пришло в голову сунуться сюда. Старым рассохшимся
стулом я вышиб витринное стекло.
Выскочив на улицу, чуть было не врезался в борт бронетранспортера с
киевским гербом. Рынок был уже окружен. Тяжелая машина сотрясалась от
работы приваренного сбоку цилиндрического котла, где горящие чурки
превращали воду в пар. По счастливой случайности, меня не окликнули, не
остановили.
Через ворота Фроловского монастыря, мимо двухэтажных старинных келий (о,
нереальные островки покоя!) и трогательных палисадников с неотцветшими еще
георгинами я добежал до церкви. Вспомнилось: в лихую годину русский человек
всегда искал убежище во храме...
Внутри шла служба, я тихонько вошел. Народу было немного: черные
отрешенные монахини, полдюжины старух и коротенький, неопределенного
возраста дебил, почему-то в зимнем пальто и кроличьем треухе. Убогий
вперился в меня, любопытствуя и пуская слюни; прочие не обернулись.
Стрельба, приглушаемая толстыми стенами, казалась безобидной, словно
трескучая и расточительная гроза. За наивным золоченым иконостасом, в
алтаре кто-то причитал надтреснутым голоском. Должно быть, шла та часть
службы, когда священник не показывается.
У меня сложные отношения с Богом, я ощущаю Его как всевластную
полицейскую силу, боюсь и не люблю; порою Он ведет себя, точно садист,
заживо обрывающий лапки беспомощной мухе. Мои симпатии всецело принадлежат
Ей, Марии. Она одна может заступиться за нас, слабых телом и ничтожных
духом; Она жалостливая; правительница Вселенной - в душе осталась все той
же милой еврейской девушкой, которую ангел застал за рукодельем...
По обыкновению не перекрестившись, - стоит ли боготворить орудие казни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28