В Михайловскую больницу я попала только после обеда. В самый тихий час!
Естественно, в кардиологическое отделение, куда сегодня ночью положили тетушку, меня не пустили.
Сказали:
— Нельзя! Ни в коем случае! Только после четырех.
— Ну, пожалуйста, в виде исключения, — заныла я. — Я не могу после четырех. Никак не могу. Я только на одну минутку. Я дядюшке обещала!
Ныла я скорее по инерции. Так, на всякий случай. Ни на что особо не рассчитывая.
Вдруг пропустят? Чем черт не шутит! А не пропустят, тоже ничего страшного. Поднимусь к главврачу. Она-то уж точно разрешит. Евгения Федоровна почему-то все еще хорошо ко мне относится. Несмотря ни на что!
— Проходите! — неожиданно смилостивилась медсестра. — Палату знаете?
— Нет. Не знаю. Я еще не была ни разу. Ее только сегодня ночью положили.
— Кого ее? — недоверчиво переспросила она. — Вы же только что сами сейчас сказали, что идете к дядюшке?
— Нет. Вы меня не правильно поняли. Я не говорила вам, что пришла к дядюшке. — Меня не так-то легко сбить с толку. — Я сказала, что обещала дядюшке, что схожу к тетушке.
— Фамилия?
— Короткова.
— Девушка! — вызверилась сестричка. — Что вы мне здесь голову морочите?! Выписалась ваша Короткова.
— То есть как это выписалась?! Вы уверены?! Короткова Евгения Семеновна выписалась?! Ее же только что положили!
— А вот так и выписалась. Под расписку! А то вы свою тетушку не знаете? Очень беспокойная дама. Сокрушалась, что собачку ей не с кем оставить. Никого, говорит, собачка не слушается, кроме нее. Доктор кардиограмму ей сделал — и выписал. Час назад как уехала. Сын увез. На машине. Очень неспокойная дамочка.
— Спасибо вам большое! — искренне обрадовалась я.
Я свою тетушку знаю. Если выписалась (пусть даже и под расписку), ей действительно стало легче.
Рассыпавшись в извинениях, я поспешила в реанимацию.
Слава богу, там никому и ничего объяснять не придется. В отделении интенсивной терапии меня уже знают и пропускают к Люсеньке беспрепятственно. В любое время дня и ночи.
Вот только толку от моих посещений — чуть!
Приду, постою, поплачу и отправляюсь восвояси. Сказать мне Люсеньке нечего. Нет у меня для нее новостей.
А ведь именно они, хорошие новости, могут вывести человека из комы. Я это точно знаю. Столько коматозных больных за свою жизнь повидала, столько раз наблюдала за тем, как они возвращаются к жизни, — не сосчитать!
И причина выздоровления была всегда одна и та же — стресс от положительных эмоций.
Видела я это, правда, по телевизору. В бразильских сериалах.
Но, согласитесь, какая разница? Кома, она и в Африке кома!
Почувствует Люсенька присутствие мужа, услышит его голос, обрадуется, и сердце ее забьется сильнее, кровь быстрее побежит по жилам, а там, глядишь, и выйдет болезная из небытия. Очнется, придет в себя и пойдет на поправку.
Я вытерла слезы и тихонечко вышла из палаты.
Конечно, муж — это хорошо. Но если его нету?! Не могу я его разыскать, хоть ты тресни!
Что ж мне теперь, сесть, сложа ручки, и дожидаться, когда Люси не станет? Чтобы потом всю жизнь корить себя за то, что могла помочь — и не помогла?
Нет, это невозможно! Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть.
Да, я знаю, Люся не хотела пока встречаться с семьей сына. Она сказала мне об этом сама, в нашу прошлую встречу. Считала, что время еще не пришло. Люся ждала получения каких-то больших денег, хотела купить Клеопатре норковую шубу, подарки внучкам и только тогда собиралась пойти на Греческий. На поклон. Надеялась, что сумеет восстановить отношения.
Но ведь тогда она была здорова и не помышляла, что попадет в такой переплет.
Я не стала звонить Ивану и предупреждать его о своем приезде. Что я могла ему сказать? Как объяснить свое внезапное желание встретиться и поговорить?
Пугать Ваньку по телефону страшным известием о том, что его мать при смерти, я не хотела. Это не телефонный разговор. О таком говорят, глядя человеку в глаза.
Звонить и объяснять свое желание встретиться с ним несуществующей, надуманной причиной тоже не стала.
Поехала в картинную галерею без предупреждения. И всю дорогу, пока ехала в метро, изводилась, что не застану Ваню на работе.
Нет, надо было мне все-таки позвонить. Позвонить и предупредить о своем приезде. Можно ведь и не подзывать к телефону Ивана. Передать сообщение через секретаршу или любого другого сотрудника, того, кто возьмет трубку.
Глядишь, ехала бы себе сейчас спокойно и не переживала.
К тому же точный адрес Ванькиной картинной галереи я представляла себе слабо. Ведь была там всего один раз, на открытии. И то сто лет назад!
Помнила только, что находится она на углу Старо-Невского проспекта и какой-то улицы, то ли Исполкомской, то ли Харьковской, в общем, где-то недалеко от площади Александра Невского.
Но я уже и Полтавскую улицу прошла, дошла почти до Суворовского проспекта, а художественной галереи Ивана все еще не было видно.
Может, они вообще переехали в другое место? Или закрылись совсем?
Тетка Клепа давненько мне не звонила. Она сейчас на даче живет, в Зеленогорске.
А на даче с маленькими детьми, сами знаете, жизнь какая: только успевай поворачиваться! По телефону болтать некогда.
Ну, наконец-то! Вот она — знакомая вывеска: "Арт-галерея «Петербургский современник».
Я прибавила шагу, как хорошая лошадь, почуявшая стойло, и вдруг…
— Девушка! — Передо мной неожиданно, словно из-под земли, образовался некий господин.
В длинном сером плаще с поднятым воротником, на глаза надвинута серая широкополая шляпа. Гангстер из голливудского фильма!
— Девушка! — Он настойчиво придерживал меня за локоть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79