«Кажется, пронесло».
И смело открыл оценщику дверь.
Новый антиквар оказался здоровущим детиной.
Илья Муромец, Геркулес и Терминатор, вместе взятые (говоря языком современным), «не трепыхаются и отдыхают».
— Итак! — рявкнул детина и в предвкушении удовольствия проследовал к шкафу.
Пендраковский держался к антиквару поближе.
Тот скупо восхитился овечками, пастухами, пастушками и задорно спросил:
— А внутренности в каком состоянии?
— Мои? — отшатнулся хозяин.
— Ваши зачем мне?
— Ах, вы про шкаф.
Пендраковский хихикнул заискивающе и поспешно заверил:
— Внутренности сохранились отлично. Даже лучше, чем шкаф.
— Проверим, — сказал антиквар, решительно открывая дверцу.
Дальнейшее произошло молниеносно, Пендраковский даже не уловил, каким фантастическим образом улегся он у ног антиквара. В позе, весьма неудобной. Но не поза занимала его: горела щека. И не просто горела, а стремительно раздувалась, наползая на глаз.
Однако долго заниматься щекой Пендраковскому не позволили. Его подняли, внушительно потрясли и с криком: «Скотина! Ты все нарочно подстроил!» — пустили в высокий полет.
Согласно закону притяжения, полет завершился падением. Пролетев метров пять, Пендраковский приземлился в гостиной.
Теперь его мучило многое: боль в щеке, в пояснице, в боку и желание знать, почему он летает.
На первый взгляд причин для левитации не наблюдалось: крылья не выросли, а вес, напротив, за последние годы изрядно возрос.
Но (увы!) именно на свой взгляд Пендраковский и не мог положиться. Взгляд был неточным по причине затекшего глаза. Уже и второго.
А знать хотелось!
Очень хотелось знать, какая сила послала его, несчастного хозяина шкафа, в полет?
И что разожгло эту силу?
Оторвавшись от пола, Пендраковский дрожащими пальцами отвел с глаз распухшие щеки и не поверил этим глазам. Он увидел голую женщину.
Разумеется, незнакомую.
Бедняжка в ужасе металась по углам, а за ней галопом скакал антиквар. Действие происходило в комнате покойной прабабки, в присутствии шкафа, из которого, похоже, дама и вылезла. В келье старушки шел жуткий выброс энергии. Стекла в окнах звенели, дрожали полы, шкаф ходил ходуном, антиквар же тыкал пальцем в сторону Пендраковского и осатанело вопил:
— Даша, что ты нашла в этом уроде?
Требуя у дамы ответа, ответить ей антиквар не давал, яростно возвещая:
— Скотина он! Импотент! Страшная рожа!
«И этот знает уже о моей импотенции, — загоревал Пендраковский. — Но к чему оскорбления? — вдруг обиделся он. — Я не скотина и совсем не урод. А рожа У меня вообще симпатичная».
И тут до него дошло, что антиквар эту женщину называет по имени — ну разве не удивительно?
Пендраковский поднялся с пола и, направляясь к месту баталии, наивно спросил:
— Простите, вы разве знакомы?
Антиквар выпустил из себя сноп огня (образно выражаясь) и проревел, тыча пальцем в голую Дашу:
— Эта сучка — моя жена!
Затем его палец изменил направление и уперся в грудь Пендраковского.
У того потемнело в глазах, — Она сучка, а ты скотина! — проревел антиквар, наводя свой страшный кулак на скулу Пендраковского.
Тот вжал голову в плечи, но удар был предотвращен нечеловеческим воплем раздетой Даши.
— Не смей трогать Валеру! — провизжала она, бесстрашно заслоняя своей соблазнительной грудью оседающего на пол Пендраковского.
Опускаясь к плинтусу, Пендраковский жалобно простонал:
— Женщина, мы незнакомы.
— Женщина? — поразилась она и с угрозой спросила:
— Лерик, как ты меня назвал?
— Вот вам крест, я вас впервые вижу, — заявил атеист Пендраковский и лихорадочно начал креститься.
Атиквар и Даша остолбенели.
— Что ты сказал? — плаксиво проблеяла голая Даша. — Мерзавец, ты клялся в любви!
— Я вас вижу впервые, — упрямо повторил Пендраковский и дерзко добавил:
— Обоих.
Ответом ему была пощечина. Звонкая, но тяжелая.
За ней вторая. И третья. И четвертая…
Даша била, но он не плакал — плакала она.
— Ах, мерзавец! Мерзавец! Ты клялся в любви! — рыдала женщина.
Щеки его горели, еще бы!
Но еще больше горели бока, которые энергично (ногами!) охаживал антиквар.
Атеист Пендраковский, теряя сознание, горестно вопрошал:
— Господи, за что мне?! За что?!
И господь явился.
И тихо сказал:
— Валера, за шкаф.
«Точно, крыша поехала! — прозрел Пендраковский. — И во всем виновата бабуля!»
Глава 4
Когда Далила составила психологический портрет покойной Маши Верховской, она осознала, что в нежных отношениях сестер имелись скрытые сложности.
В Наташу были влюблены все друзья брата. Некрасивая Маша завидовала красавице старшей сестре.
Одновременно с этими не очень хорошими чувствами Маша испытывала благоговение перед Наташей. В Наташе ее восхищало все: задорные ямочки на щеках, субтильная худощавость, высокий рост, тонкие длинные ноги, жирафья горделивая грация медлительных спокойных движений. Даже глупая привычка сестры говорить невпопад нравилась Маше.
Спортивная крепкая Маша не пыталась подражать хрупкой изящной Наташе Умная девушка быть смешной не хотела, но и смириться со своим положением не могла: Маша с Наташей соперничала.
Возникал вопрос: как она это делала?
Далила ответ быстро нашла и с сожалением констатировала, что этот ответ Верховскому категорически не понравится. Такой ответ он отвергнет вместе с Далилой. Верховский будет возмущен ее выводом, оскорблен и, конечно же, откажется от ее помощи.
"Стало быть, сей факт от Верховского придется скрывать, — решила Далила и озабочено заключила:
— Что значительно осложнит расследование".
Выяснив это, она отправилась в клуб в надежде застать там его «президентшу» и по совместительству подругу Наташи, Елизавету Бойцову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13