Андре подбадривал нас с берега:— Еще тридцать футов, вы сможете!На этот раз мы поползли рядом.— Еще пятнадцать футов! — кричал Андре. — Осталось совсем чуть-чуть!Я опустил глаза и вдруг ощутил под руками снег. Мы все-таки добрались до берега.Несмотря на то, что я недавно чуть не утонул, во рту у меня все пересохло. Опустив голову, я принялся жадно глотать снег.Потом я поднял глаза и увидел мертвенно-бледное лицо Изабель. Ее зубы стучали, ее била сильная дрожь; коричневый плащ Андре вымок на ней до нитки.Изабель не могла продержаться долго, и мы с Андре, тревожно переглянувшись, принялись готовить лошадей к дороге домой. Лошадь Изабель канула в предательском озере.Мы решили, что доберемся быстрее всего, если Изабель поедет вместе со мной на Панчо. Вес Андре сам по себе был нелегким испытанием для большинства лошадей, так что не стоило и говорить о том, чтобы его конь вез второго всадника. Андре помог мне взобраться на Панчо и усадил сестру позади меня. Изабель обхватила меня за пояс и положила голову мне на плечо — так мы и отправились в поместье Корреа.Спустя час, уже в сумерках, мы прибыли наконец в поместье. Мы с Изабель буквально примерзли друг к другу, застыли в ледяных объятиях. Андре с помощью нескольких слуг сняли с Панчо меня и Изабель, словно хрупкую хрустальную статую. Затем нас посадили у камина в гостиной. Мы застыли все в том же положении, в котором находились во время поездки, — Изабель обхватила меня сзади, прижимаясь грудью к моей спине. У нас в волосах звенели сосульки, похожие на украшения по случаю праздника солнцестояния. Позади нас барон Корреа расхаживал взад-вперед, а языки пламени исполняли свою неистовую пляску. Когда тепло растопило лед, приковавший нас друг к другу, Изабель соскользнула на пол: она была совершенно обессилена и разбита. Барон поднял ее на руки и понес вверх по лестнице, а Андре помог подняться мне.
* * *
Первые три дня в доме Корреа царил переполох. Слуги носились взад и вперед с одеялами и холодной водой в безуспешных попытках справиться с лихорадкой, терзавшей Изабель. Она то теряла сознание, то приходила в себя и кричала в бреду так, что ее было слышно по всему замку, даже в моей комнате за запертой дверью. Почти невозможно было понять, что она кричит, слова сплетались в бессвязные фразы; казалось, она вновь и вновь переживает те ужасные мгновения на ледяном озере. Несколько раз она выкрикивала мое имя и звала меня так, будто я шел ко дну, а не она.Мы сумели спасти ее тело, но дух ее остался в плену кошмаров. Андре сидел в коридоре под дверью ее комнаты с мечом на коленях, словно охраняя сестру от ангела смерти. Он не ел и не спал. Барон Корреа послал за доктором из Тортосы, но тот должен был прибыть только через несколько дней, к тому времени, как ее судьба уже решится.Я узнавал медленное наступление той же тьмы, что поглотила мой дом в Барселоне. Поместье Корреа постепенно погружалось в разъедающий душу траур. Я видел его признаки — и в себе, и в членах семьи Корреа, и в слугах: тихие слезы, отчаянные расспросы, недоверчивые взгляды, бормотание молитв. У меня было такое чувство, словно вернулось прошлое. Четыре года назад я лежал в кровати с открытыми глазами и прислушивался к шепоту в коридоре: вокруг готовились к похоронной службе в честь Серхио. Я ощущал невыразимую печаль, словно крест, навечно выжженный у меня на лбу.Мелькнувший было луч света исчез, темнота возвращалась, будто и не уходила, будто всегда ждала возможности вновь заявить о себе. Смерть Изабель казалась неизбежной. Сперва Серхио, потом она — две ледяные могилы.На четвертый день ее лихорадка отступила.Меня тогда не было рядом, но один из слуг позже передал мне ее первые слова: «Снег идет?» Она сказала это так, будто ничего и не произошло, будто мир не подступил вплотную к бездне и не отпрянул потом.Андре тут же сообщил мне радостную новость. Я и не заметил, как он вошел: изможденный и осунувшийся после трех бессонных ночей, проведенных на посту. Он положил руки мне на плечи и произнес:— Изабель будет жить.Когда он ушел, я перестал мерить шагами комнату и остановился у окна. Солнце только что показалось из-за горного хребта, деревья как будто потягивались после долгой ночи. Белый снег сверкал в фиолетовом рассветном сиянии.Я подошел к скамье, встал на колени, сцепил пальцы и произнес благодарственную молитву. Затем поднял глаза на фигуру Христа: он смотрел поверх моей головы, погрузившись в свои страдания.Днем я впервые вошел к больной.Кровать Изабель стояла посреди комнаты. Голые беленые стены, на маленьком деревянном столике — кувшин воды и пустая чашка. Еще там было два стула: один — рядом с кроватью, другой — в ногах, на нем крепко спал Андре.Я медленно подошел и встал у постели.Изабель сидела, обложенная подушками, и смотрела в окно, и, когда я опустился на стул у кровати, повернула ко мне голову, мягко улыбнулась, но ничего не сказала. Она все еще была очень слаба. Бледная кожа до сих пор пылала после жестокой борьбы с лихорадкой, на лбу выступили капельки пота, грудь неровно вздымалась. Я взял ее левую руку и прижал ее ладонь к своей щеке. Потом потянулся и склонил голову ей на грудь. Ее соломенные волосы упали мне на лицо — светлые пряди до сих пор отдавали горечью озера. Она положила руку мне на голову, и я тихо заплакал, уткнувшись в складки жесткого шерстяного одеяла, которым она была укрыта.
* * *
Всю следующую неделю Изабель оставалась в постели. Она почти все время спала, просыпаясь ненадолго только тогда, когда ей приносили еду, приготовленную согласно предписаниям доктора дона Экзимена де Тортоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112