– Хайль Гитлер!
Главарю карателей ничего не оставалось, как остановиться у порога и тоже вскинуть руку:
– Хайль!
Его примеру последовал и начальник местной полиции и тут же гримасой показал Кудюмову, что ему очень и очень неприятно участвовать в этом деле.
Вера, делая вид, что она принимает их за ночных гостей, хотя у самой нервы были на пределе, – раздвинула портьеры и пригласила эсэсовцев в офицерскую комнату, где для такого случая всегда на ночь на стол ставились термос с горячим кофе, масленка, сахарница и под стеклянным колпаком манящие свежим салом бутерброды:
– Битте, герр гауптштурмфюрер! – и, как бы вспоминая забытое слово, кокетливо закрутила пальчиком. – О! Зо! Аус зиеген… А, – опять крутанула, – их аус зиеген.
Тем временем Михаил Макарович поставил лампу на стол и подскочил к эсэсовцу, чтобы принять от него пальто. Гауптштурмфюрер отстранил хозяина, обдал холодным взглядом хозяйку и, махнув перчаткой, произнес: – «Галоло!!» И по этому одному взмаху вся свора, видимо, основательно натренированная, мгновенно принялась за работу: обершарфюрер схватил хозяина, закрутил ему руки за спину, а другой эсэсовец его обыскал. То же проделали и с Верой, но ее обыскала обершарфюрер-женщина в форме, предварительно провокационно спросив:
– Железнова Вера?
Вера сделала вид, что не поняла. Эсэсовка повторила:
– Я Бронислава Казимировна, – спокойно ответила Вера.
Эсэсовцы стучали сапожищами во всех комнатах. Женщина в форме обершарфюрера поспешила наверх.
Там она обратилась к Лиде:
– Железнова Вера?
– Не понимаю. Отродясь Зина. По-взрослому значит Зинаида. Фарштейн? Зинаида!
А сапоги грохотали в сенях и в кухне, топали во дворе и в пристройках.
Сам гауптштурмфюрер, распахнув добротную, на меху, кожанку, сидел, развалившись, боком к столу и, вооружившись лупой, рассматривал документы, изъятые из ящика буфета. Закончив с ними, стал спокойно разглядывать куклу, производя сквозь зажатые губы один и тот же звук: «Тпру, тпру, тпру», – похожий на какой-то марш. Сзади него, у окна, лицом к двери, стоял здоровенный телохранитель с автоматом наготове.
Михаил Макарович и Вера за все были спокойны. Предвидя подобное, они ничего здесь не держали. Единственное, чего они боялись, это как бы эсэсовцы не выстукали в буфете маленький тайничок с шифром. И когда за прилавком зазвенела посуда, а затем заскрипели вытаскиваемые из буфета полки – у Веры и Михаила Макаровича сжались зубы. Но они ни одним мускулом не выдали своего волнения и страха.
Наконец у буфета и вообще в обеих комнатах затихло, послышался чеканный шаг, щелк каблуков и громогласный доклад по-немецки:
– Господин гауптштурмфюрер! Осмотр закончен. Ничего не обнаружено.
Если бы можно было сейчас расслабиться, то люди, стоящие лицом к стенке, зарыдали бы от радости, тут же рухнули бы на пол. Но надо выстоять до конца!
Часы пробили полночь. С последним их ударом отрапортовал и последний обершарфюрер:
– Ничего не обнаружено!
– Гут! Аллес! – произнес гауптштурмфюрер и, посадив куклу-согревашку на свое место и отпустив солдат, сбросил с плеч пальто на растопыренные руки телохранителя, сунул ему фуражку и, извинившись перед хозяевами, что, мол, выполнял только приказ, освободил и их и как ни в чем не бывало сел за стол, пригласив к столу и начальника полиции. – Битте, фрау! – обратился он к Вере и жестом руки показал на красавицу куклу и на бутерброды, а затем повторил на ломаном русском языке: – Прошу вас яйки, сало – жи-жи, – что значило – «поджарить», – и чуть-чуть шнапс.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Вскоре в тылу армий московского направления закрутились и рекогносцировочные группы, и квартирьеры, и просто начальники. Из-за зимнего бездорожья – а зима на удивление выдалась снежная и морозная – они мчались исключительно по Московско-Минской автостраде или следовали железной дорогой. У Сафонова поворачивали – одни на север – на Белый, другие на юг – на Дорогобуж. На перепутье многие из них не миновали гостеприимной корчмы Кудюмова.
Корчма работала в светлое время. С наступлением темноты окна плотно закрывались надежными ставнями, но посетители зачастую задерживались допоздна.
Местной администрации, полиции и даже агентов СД Кудюмов не очень-то боялся, так как за всякую ему услугу каждого щедро благодарил. Некоторым гитлеровцам даже устраивал продовольственные посылки в Германию. Больше всего боялся своих односельчан. Они видели, как хозяева корчмы раболепно встречали и провожали врагов, и при встрече не раз со злобой бросали хозяину и хозяйке:
– У-у, гады! Придут наши – своей кровью захлебнетесь, предатели!
Но, к их удивлению, наши не приходили, хотя недалеко на Вадинской ветке и в ее районе хозяйничали вадинские партизаны соединения Сергея Ивановича Иовлева. За последний месяц 3-я бригада разгромила гарнизон 20-й танковой дивизии; отряды «Буденного», «Щорса» пустили под откос по воинскому эшелону, а отряд «Лазо» взорвал целых два.
Наконец у местных ребят лопнуло терпение, и они в один субботний вечер собрались в бане крайней усадьбы и постановили: уничтожить осиное гнездо вместе с Кудюмовым и Кудюмихой.
Но как? Подкараулить и убить на улице? Но сбегутся полицаи, и тогда деревне хана!
– Подговорить деда Гришу, дать ему гранату, и бабах! – прозвенел почти детский голосок. – Ведь он наш человек, бывший партизан.
– Все это так, но дед Гриша может погибнуть.
– Подкараулить где-нибудь на дороге, шарахнуть железкой по голове, и делу конец, – посоветовала из-за каменки девчина.
– Ты, что ли, будешь в такую морозюку у дороги сидеть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142