И Рябинин снова почувствовал себя командиром, облеченным властью над этими офицерами.
— Выполняйте приказание! — сказал он, приподнявшись на локте; простыня, которой он был теперь накрыт, сползла с его широкой белой груди.
— Товарищ командующий, рана ваша внушает нам некоторое беспокойство, — проговорил первый хирург. Квадратное лицо его с крутым подбородком выглядело таким разгоряченным, словно он только что долго бежал. — Во всяком случае, вы должны находиться под непрерывным наблюдением.
— Мы сегодня же вас эвакуируем… — начал командир медсанбата.
— Меня?! — закричал командующий, придерживая на груди сползающую простыню.
— Извините, — пробормотал Луконин, отшатнувшись и покраснев еще сильнее.
Генерал подумал, что, пока он здесь препирается, в его штабе растет волнение. Приближался критический, поворотный момент боя, и каждая минута была теперь дорога. Откинувшись на подушку, Рябинин помолчал, поджав бледные губы. Как и во всех случаях, когда обстоятельства были сильнее его, он испытывал гнев, словно от личной обиды.
— Выходит, я должен остаться здесь? — спросил Рябинин.
— Извините… — оказал врач.
— Хорошо, — неожиданно согласился Рябинин.
— Благодарю вас!.. — обрадовался Луконин. — Сейчас мы устроим вас в палате…
— Прикажи поставить там телефоны, — сказал командарм, — я переношу сюда свой КП.
Луконин оторопело поглядел на хирургов.
— Кликни, наконец, моего капитана, — приказал командарм.
— Слушаю! — выкрикнул врач и торопливо пошел к двери.
Никто не отважился больше спорить с генералом, и, когда Луконин вернулся, было решено поместить его в отдельном домике, во дворе школы. Раненых, находившихся там, Рябинин предложил перевести в главное здание в палату, ранее предназначавшуюся ему.
— Даю тебе полчаса на всю организацию, — напутствовал генерал Луконина.
Он распорядился также снестись со штабом, вызвать сюда, в медсанбат, начальника оперативного отдела, телефонистов и офицеров связи.
Пока оборудовали во флигеле новый КП армии, генерала пришлось положить в общей палате. «Пятый класс», — прочел Рябинин на остекленных дверях комнаты, куда его принесли. Лежа в узком проходе между двумя рядами носилок, он некоторое время осматривался. И бойцы, приподнимаясь на своих низких, тесно составленных ложах, также безмолвно глядели га командарма. В раскрытых дверях толпились те, кто ожидал эвакуации в коридоре.
— Здравствуйте, товарищи красноармейцы! — громко, приветливо проговорил Рябинин.
— Здравия желаем, — ответило несколько голосов.
Рябинин улыбался, находясь в том приподнятом состоянии, какое сопутствует смелым решениям. Мысль о том, что, вопреки обстоятельствам, он — и никто другой — начнет сражение, столь заботливо им подготовленное, радовало генерала. Но выжидающе, с каким-то неопределенным любопытством смотрели на него солдаты. Белели их перевязанные головы, руки, ноги, и поэтому особенно темными казались лица людей — грязновато-серые или синие, коричневые, землистые или багровые от жара.
— Поднимите меня… Дайте еще подушку, — попросил командарм молодого хирурга, оставшегося в палате. Он испытывал все же некоторое затруднение оттого, что не стоял, разговаривая с бойцами, а лежал среди них.
— Что, товарищи? Как вас приняли здесь? — спросил Рябинин, когда его усадили на носилках.
— Благодарим!.. Хорошо приняли, — ответили два-три человека.
— Накормили? Чаю дали?
— Так точно… Благодарим… — проговорил светлоусый большелобый солдат.
Он стоял в дверях, держа на весу забинтованную ногу, обхватив за шею рябого сержанта с нетрезвыми как будто глазами.
— Да ты садись, садись… — сказал генерал.
Кто-то из санитарок подал табурет, и солдат запрыгал к нему на одной ноге, поддерживаемый сержантом.
— Покорно благодарим, — повторил он, усаживаясь.
— Давай знакомиться, — сказал командующий. — Какой части? Как зовут?
Красноармеец снова попытался встать, но Рябинин замахал рукой.
— Рядовой Никитин, второй роты, первого батальона, двенадцатого полка, — выпрямившись на табурете, привычно доложил боец.
— Так это у вас Горбунов командиром? — вспомнил Рябинин.
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант. Был покуда у нас…
— А… понимаю… — помолчав, сказал командующий.
Проследив за взглядами солдат, направленными в дальний угол, он увидел там на крайних носилках медно-красный, утонувший в подушке профиль молодого комбата. «И он здесь!..» — со странным, сложным чувством сострадания и досады подумал генерал, припоминая свою недавнюю, единственную встречу с Горбуновым.
— Помирает комбат, — громко сказал рябой сержант.
— Что с ним? Куда он ранен? — спросил Рябинин, повернувшись к врачу.
— Разрыв подключичной артерии… гематома… — тихо, как бы по секрету, заметил хирург.
— Жалко Горбунова, — искренне, с силой произнес генерал.
— Душевно жалко, — подтвердил Никитин.
Командарм снова посмотрел в сторону старшего лейтенанта. Профиль его с запавшим, закрытым глазом четко рисовался на свежей наволочке. Девушка, почти девочка, с очень бледным лицом сидела около Горбунова, прислонясь спиной к стене, пристально глядя на генерала.
— Как у вас дело было? — спросил он. — Давно вы из батальона?
— Одно название — батальон… Там и роты теперь не осталось, — сказал сержант.
— Наших тут целая рота наберется, — добавил Никитин.
Он приподнял свою раненую ногу и, поморщившись, перенес на другое место: видимо, он никак не мог найти для нее удобное положение.
«Так это все бойцы из батальона Горбунова», — подумал командарм. И то, что он очутился среди людей, направленных им в заведомо безрезультатный бой, вдруг обеспокоило его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63