— Луговой, заводи машину! — кричал кто-то нетерпеливым, гневным голосом.
— Да тут целый штаб, — заметил Волошин с видимым удовольствием. — Знаете? — он повернулся к профессору. — Рябинин приказал своей охране не пускать к себе докторов. Опасный у вас пациент предвидится…
— Когда человек становится пациентом, он никому уже особенно не опасен, — ответил Юрьев, зябко поводя плечами.
В комнате, где лежал командующий, окна бы ли еще занавешены и горели лампы — под потолком и на столе. Из угла приподнялось навстречу вошедшим крупное, с отвисшими щеками, почти прямоугольное лицо Рябинина; он полу лежал на подушках. Справа от койки на табурете стояли два телефона в деревянных ящичках, блюдечко с нарезанным лимоном; поблескивали круглые массивные часы…
Запах лекарств и еще чего-то — сладковатый, слабый, подобный дуновению — неприятно поразил комиссара.
— Сергей Антонович, здравствуйте, дорогой! — громко сказал Волошин, улыбаясь, чтобы скрыть невольное стеснение.
— Товарищ член военного совета… — начал было командующий.
— Лежите, лежите, Сергей Антонович! — перебил комиссар и широким жестом подал Рябинину руку. — Напугали вы нас… — сказал он весело. — Из ставки запрашивали уже, как здоровье Рябинина.
— Вот… Бывает и на старуху проруха… — в тон ему ответил командующий. — Простите, сейчас освобожусь… Семененко дайте мне, — приказал он адъютанту.
— Привез к вам нашего чудотворца, — представил Волошин профессора. — Генерал-майор Юрьев…
— Неудобно мне, право… Ранение пустяковое… — проговорил командующий.
— Рад слышать… — сказал профессор.
— Поташнивает меня только… Я своим эскулапам говорил: пропишите мне что-либо желудочное.
— И прописали вам желудочное? — поинтересовался Юрьев.
— Лимон вот достали, — сказал Рябинин.
Адъютант, склонившись к его изголовью, доложил, что Семененко на проводе, и подал трубку. Минуту генерал внимательно слушал, глядя поверх очков в потолок…
— Спасибо, орел! — проговорил он в трубку. — Нет уж, откладывать больше не будем… Я тебя прошу — не зарывайся очень… Стой, где приказано, и ни шагу… Доноси мне почаще… Ну, помогай тебе… — Генерал положил трубку.
— Дай мне Богданова, — попросил он адъютанта.
Тот вышел, и командующий устремил на Волошина узкие, сухо горевшие под набрякшими веками глаза.
— Через полчаса начинаю, Петр Андреевич!
— Что именно? — спросил комиссар.
— Артподготовку начинаю… Как полагается…
Волошин молчал, не понимая, и командарм потянул к себе карту, расстеленную на одеяле.
— Эх! — крякнул он от боли, неловко шевельнувшись, и умолк, отдуваясь; карта ломалась и шумела под его тяжелой, морщинистой рукой.
— Правый фланг у меня затоплен, — начал он, — к счастью, позиции моей артиллерии почти не пострадали. И самое важное… — Рябинин провел языком по тонким синеватым губам, — самое важное, что Лопать разлилась не только у нас, но и в немецком тылу… А там — смотрите! — там низкие места, поймы… Мне и воздушная разведка донесла, — там сейчас потоп…
— И вы что же? Вы решили атаковать? — спросил Волошин, испытующе глядя на генерала, словно усомнившись в его рассудке.
— Как же можно было упустить такой случай? Раньше я думал только потеснить немца, теперь я выкупаю его… Если я прорвусь вот сюда, в Каменское, ему некуда будет податься. А там у него две дивизии на пятачке.
Лицо командующего было горчичного цвета; губы все время пересыхали, и он облизывал их. Но Волошин уже не замечал этого… На карте лента Лопати вилась с востока на запад, пересекая фронт; на нее опирались фланги обеих сторон. Выше, на севере, в анилиновой зелени заливных лугов петлила другая голубая полоска — поуже. Немецкое расположение, обозначенное цепочкой синих карандашных овалов и полукружий, образовывало под ней небольшой выступ. И две красные стрелы были нацелены в вершину выступа и в северную точку его основания.
— Но части вашего правого фланга будут атаковать по воде, — сказал дивизионный комиссар.
— Это вода на мою мельницу, — сострил Рябинин. — Именно там немцы теперь не ожидают удара. А пехота наша пройдет… Она и на Сиваше прошла…
— И вы успели перегруппироваться?
— Как же не успеть, если надо? Бригадный комиссар Уманец все время находился в частях. У нас была целая ночь.
— Только одна ночь… — заметил Юрьев. Он стоял за плечом Рябинина, тонкий не по годам, изящный, также рассматривая карту.
— Спать нам, правда, не пришлось. Ну, да одну ночь можно потерпеть. — Широкий рот Рябинина изогнулся в улыбке. — С медиками только трудно было… Я их гоню — они опять стучатся…
— Какие части у вас на правом фланге?..
— Там держатся еще остатки батальона двенадцатого полка… А на прорыв пойдут.
Командующий пошевелился, и карандаш, лежавший на карте, скатился с койки. Потянувшись за ним, Рябинин коротко ахнул.
— Не могу, — проговорил он тихо.
Волошин подал командующему карандаш.
— Благодарю, — сказал тот. — На правом фланге у меня Богданов. Я его усилил двумя мотодивизионами…
Рябинин подробно доложил обстановку, и перед членом военного совета вырисовался неожиданный замысел наступательного боя в условиях, требовавших, казалось, немедленного отступления.
— Лихо! — проговорил он, наконец, и опять пристально посмотрел в глаза командующего. — Лихо, а? — повторил он, повернувшись к Юрьеву.
— Генерал обратил в свое преимущество то, что всем нам представлялось катастрофой, — галантно произнес профессор.
— Начинаю сейчас… — тихо вымолвил Рябинин, и сдержанное удовлетворение прозвучало в его словах.
— Богданов у аппарата, — доложил адъютант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63