— Я фрица с одного выстрела взял… Приложился с колена и — взял. Обыкновенная вещь…
В стороне по дороге тряслись телеги со снарядами в длинных ящиках, прошла, сохраняя равнение, рота автоматчиков… Навстречу ей брели в тыл легко раненные… За ними показались первые пленные немцы: семь человек в голубоватых шинелях шагали в затылок друг другу… И бойцы на полянке, поднявшиеся, чтобы лучше рассмотреть их, увидели Колечкина, замыкавшего шествие. Он был обвешан автоматами, но шел легко, перекинув через руку плащ-палатку… Громкие голоса приветствовали летчика, и он, узнав товарищей, свернул с дороги вместе с пленниками. Уланов вскочил и побежал им навстречу. День неожиданностей, видимо, только начинался, суля впереди необыкновенные вещи.
— Хальт! — глуховатым тенорком скомандовал летчик, и немцы разом остановились.
Николай и все, кто еще не спал, обступили их. Колечкин в порванной куртке, в галифе, лопнувших на коленках, направился к костру и спокойно занялся чаем.
Пленные стояли навытяжку, и бойцы, подошедшие вплотную, внимательно разглядывали врагов, с которыми только что сражались насмерть. Николай был, пожалуй, разочарован видом пленников — грязных, промокших, с изуродованными страхом лицами… Слишком явное выражение боязни вызывает обычно не жалость, а раздражение, поэтому бойцы хмурились… Они испытывали недоумение оттого, что в их руках находились существа, повинные в стольких преступлениях, но избегнувшие справедливой кары. Сумрачное чувство поднималась в солдатах, не знавших, что же, собственно, им делать со своими врагами, убивать которых было уже поздно.
— Думаю фрицев на самолет обменять, — проговорил Колечкин. — Как считаете, дадут мне машину за семерых арийцев?
— Должны дать, — уверенно сказал Николай.
— Неказистые они больно у тебя — могут и не дать, — пошутил кто-то.
Услышав, что судьба пленников разумно определилась, бойцы повеселели, почувствовав облегчение.
Закусывая, Колечкин рассказывал, как в атаке он отбился от батальона и долго искал его впереди, в лесу. Немцев он обезоружил после недолгой перестрелки, убив двоих, после чего остальные сдались… Летчик посоветовал охотникам отправиться на поиски фрицев, так как их разрозненные группки еще бродили в окрестностях.
— Достиг своей мечты, товарищ, — сказал Двоеглазов. — Опять теперь летать будешь…
Николай обвел взглядом лица товарищей, как бы спрашивая: «Ну, а вы чего хотите?.. Требуйте самого невозможного — сегодня исполняются все желания!» И словно в ответ на приглашение Николая послышался возбужденный голос Рябышева:
— Кулагин фрица достал! — Прокричав, солдат осекся, точно лишившись голоса.
Это и в самом деле становилось похожим на чудо: сегодня каждый получал то, чего хотел. Бойцы торопливо повскакали с мест… По дороге мимо них действительно шел не спеша Кулагин, ведя пленного с завязанными на спине руками. Кулагина окликнули, и он также свернул на полянку.
— Дайте покурить, — негромко сказал он, приблизившись.
— Что же ты его сразу не кончил? — спросил боец, подавший свой кисет.
— Куда торопиться? — ответил Кулагин. Он казался спокойным, но руки его дрожали, свертывая цигарку.
Немец — худой, невысокий, с черными влажными глазами — испуганно прислушивался к непонятной речи… Пилотки на нем не было, свалявшиеся волосы на узкой с залысинами голове лежали редкими прядями… Бойцы посматривали на пленника и отворачивались, догадываясь о том, что ему предстояло.
— Комиссар где? — спросил Кулагин.
— Спит комиссар, — с сожалением ответил Двоеглазов.
Петровский встал, подошел к Кулагину, но ничего не успел произнести.
— Я за этим немцем скоро год как охочусь, — сказал солдат, не глядя на Петровского. — Я по горелой земле скоро год хожу… Я на человека стал непохож… Что, ты меня агитировать хочешь?..
Петровский помолчал, рассматривая свои сизые пальцы.
— Я тебя агитировать не буду, — начал он. — Только нерасчетливо так поступать…
— Очень расчетливо, по-моему… — сказал Кулагин, не поднимая глаз.
— Нет, невыгодно. Ты погляди, здесь еще пленные есть… Ты, что же, у них на виду немца кончать будешь?.. Ну, а если кто убежит, своим расскажет… Фрицы нам тогда сдаваться не будут…
Кулагин ответил не сразу, видимо, поставленный в затруднение.
— А я его в лесок отведу, — проговорил он, наконец, и посмотрел на Петровского белыми глазами.
Кто-то из бойцов коротко засмеялся и смолк.
— Битте! — шагнув к немцу, сказал Кулагин и показал рукой. — Битте! — повторил он, беспокойно улыбаясь.
— Я… я… — пролепетал тот с преувеличенной готовностью.
Они двинулись, и бойцы молча смотрели им вслед. Немец часто оглядывался на ходу и, спотыкаясь, забирал вкось… Кулагин шел, втянув голову в плечи… Было что-то жалкое в его ссутулившейся фигуре, в заляпанной грязью шинели, коробившейся на спине.
— Озлобились люди за свое горе… — проговорил Двоеглазов, сурово взглянув на семерых пленников Колечкина.
Они сидели все вместе, тесной группкой, также обратив лица в сторону ушедших. Вскоре те скрылись в зеленоватой ряби орешника.
Бойцы прислушивались, не отвечая Двоеглазову; даже Рябышев перестал улыбаться. Прошла минута, другая, но выстрела, известившего бы о том, что с немцем покончено, не раздавалось… Напряжение, с которым солдаты ждали, становилось все более тягостным, потому что жестокая ненависть Кулагина казалась способной на страшные вещи… Николай не выдержал и, наклонившись к Двоеглазову, — он представлялся ему добрее других, — тихо сказал:
— Пойдем туда… Пусть скорее стреляет.
Двоеглазов только покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63