Не оставляла тревога испанцев. Гитлер продолжал оказывать давление на Франко, домогаясь разрешения атаковать Гибралтар и затем переправиться в Африку. Каудильо не поддавался, но теперь поползли слухи, что нацисты собираются вторгнуться в Испанию и осуществить свои планы в любом случае. Тем временем Гитлер держал на коротком поводке вишистскую Францию. Поступали сообщения, что нацисты концентрируют бронетехнику и авиацию на Сицилии, чтобы поддержать терпящих поражение итальянцев в Ливии. Давлению нацистов подвергались и Балканские страны, раздираемые давними ссорами и междоусобицами.
В сложной шахматной игре Рузвельт следовал ходам Гитлера с нарастающим беспокойством. Неспособный к активным действиям из-за сопротивления конгресса, неадекватного вооружения и собственных сомнений, он тем не менее пытался что-то предпринимать. Так, Черчилль сообщил в конце марта, что торпедирован британский линкор «Малайя» во время конвоирования каравана грузовых судов, и заявил, что будет «весьма обязан», если линкор отремонтируют на верфях в США, — президент ответил, что будет рад этому. Гитлер потребовал от Петена присоединиться к «Оси», — Рузвельт поручил своему послу в Виши адмиралу Уильяму Д. Лихи подтвердить веру Америки в конечную победу англичан. Черчилль предупредил президента о планах Виши отправить линкор «Дюнкерк» из Орана в Тулон для ремонта, игнорируя опасность использования мощного боевого корабля в интересах нацистов, — Рузвельт поручил Лихи заявить Петену энергичный протест, который и возымел действие. Греки, опасавшиеся нацистского вторжения, попросили президента прислать 30 давно обещанных современных боевых самолетов, — главнокомандующий вооруженными силами США потребовал от командования ВМС отправить их (однако Греция была оккупирована до прибытия самолетов). Югославский князь Павел стал проявлять признаки уступчивости перед угрозами нацистов, — Вашингтон постарался убедить регента, что Южные Балканы не должны подчиняться Гитлеру.
Президент поочередно пользовался угрозами, взятками в виде поставок товаров по ленд-лизу, моральным увещеванием и дружескими советами. Но его слова и дела оказались пустым звуком в условиях, когда самая могущественная демократия на земле призывала малые страны сопротивляться нацистскому нашествию, отделенная бездной Атлантического океана — тысячами миль от опасной зоны.
В этой тяжелой ситуации две великие демократии не совсем ладили друг с другом. Белый дом предпочитал в основном следовать либеральной политике в отношении Петена и жесткой в отношении Франко. Англичане настаивали на обратном. Черчилль хотел, чтобы Рузвельт продемонстрировал военно-морскую мощь в Восточной Атлантике в назидание Португалии и другим нейтралам. Президент опасался провоцировать Лиссабон на враждебные действия и не хотел отвлекать силы флота из Тихого океана. Черчилль телеграфировал, что собирается занять Азорские острова, в случае если Испания уступит давлению нацистов или подвергнется их оккупации. Рузвельт отговаривал англичан предпринимать такой шаг до нападения нацистов на саму Португалию и добавлял: если англичане действительно высадятся на Азорах, они должны гарантировать, что это не станет постоянной оккупацией. «Мы не собираемся увеличивать размеры своей территории, — отвечал уязвленный премьер-министр, — мы только хотим сохранить свою жизнь, а возможно, и вашу».
Если между Вашингтоном и Лондоном временами отсутствовало единство, то и сам Вашингтон не был един. По мере роста пугающими темпами потерь в Атлантике Стимсон добивался от президента санкции на эскорт судов союзников американскими боевыми кораблями и самолетами. Шеф медлил — настолько, что ряд военных стали искать козла отпущения за промедление в Халле, который тоже проводил весьма осторожную политику в Атлантике и бассейне Тихого океана. Икес ворчал в своих дневниковых записях: «Я снова ругаюсь, черт побрал бы этот Государственный департамент».
Однако большинство деятелей, близких к администрации, усматривали проблему в отсутствии руководства со стороны самого Рузвельта. Фрэнсис Перкинс и Фрэнк Уолкер обнаружили во время своих поездок по стране тревожную летаргию и невежество населения в вопросах внешней политики. Франкфуртер говорил Икесу, что ему трудно понять неспособность президента взять в свои руки инициативу. В конце апреля Стимсон резко предупредил шефа, что политическая обстановка ухудшается и администрация должна действовать.
Рузвельт готов был действовать, но не более чем черепашьими темпами. Казалось, он находился под влиянием общественного мнения, представлявшего собой странное сочетание изменчивости и незыблемости, невежества и ума, а также быстро переходившего от оптимизма к пессимизму. Если просвещенная публика, говорил он однажды репортерам, «знает историю, она не должна в один день впадать в эйфорию из-за успешного морского сражения у побережья Италии и на следующий день испытывать вселенскую скорбь и отчаяние в связи с нападением стран „Оси“ на Грецию». Победа в войне, продолжал он, будет одержана не в результате одного успешного морского боя, но путем укрепления главного оборонительного рубежа демократии, то есть Англии — Британской империи.
Президента угнетали настроения пораженчества и фатализма в стране. Книга «Волна будущего» Анны Морроу Линдберг произвела некоторую сенсацию изображением безжалостных и соответственно авторитарных сил.
— Эти люди, — говорил президент репортерам, — заявляют, с одной стороны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46