— У-у-у!
Тяжело дышали стрельцы, стараясь не глядеть на лицо узника. Словно загнанный волк, озирался Киса, взгляд блуждал, руки дрожали. Воевода торопливо выбежал из коморы. Следом за ним поспешали стрельцы и палач. Один стрелец придерживал рукой разбитую челюсть. Изо рта сочилась кровь.
Все ушли. В съезжей остались только двое караульных — пожилой стрелец Иван и молодой — Яшка. Они посмотрели друг на друга и перекрестились. Иван шепнул:
— Господи, какая мука…
Яшка молчал. Он встал с лавки и опасливо посмотрел в окошко. Узник лежал навзничь и тяжело дышал. Яшка вздрогнул, отпрянул от окна:
— Жалко его…
— Жалко, — вздохнул Иван. — Все же человек, божья тварь.
— Силища у него — железная! Не стонет. Единый только рад крикнул.
— Такие стонать не обучены. Они, брат, все могут перенести, — тихо говорил Иван. — А дай-ко, поднесем ему водчонки! Все легше станет, ежели выпьет.
— Что ты! Убьет!
— Не убьет. Он ведь слепой. И руки связаны. Да и, поди, в чувство еще не пришел.
— Видал, как Тихона треснул? Верно, ни единого зуба во рту не осталось.
— Ничего. Поймет, что не худо делаем ему.
Иван прислушался, запер дверь в сени на запор, вынул из-за пазухи полуштоф, оловянную чару и пошел к узнику. Яшка — за ним.
При свете фонаря оба разглядели на лице узника два темных пятна вместо глаз. По вискам струилась кровь.
— Ну, мастера заплечные. Что дале будете делать? — глухо, с ненавистью выдавил из себя узник.
— А развяжем тебе руки, чтобы было легше. Все ушли, остались мы, караульщики. Зла тебе не учиним. Только ты не дерись, не все стрельцы одинаковы. Не всех бить можно. Не будешь драться? Водочки мы тебе нальем. Выпей — полегчает.
Болотников сказал:
— Ладно, развязывайте руки…
Он повернулся к ним спиной, и Яшка ножом перерезал веревку. Узник сел, чуть раскачиваясь, дыша трудно, с хрипеньем:
— Нет ли тряпицы какой?
Иван пошарил по карманам, потом выдернул подол своей исподней холщовой рубахи, отодрал от нее лоскут, подал узнику. Тот стал утирать кровь на лице, стараясь не затронуть пустых глазниц. Стрельцы с содроганием отвернулись.
Иван налил водки в оловянный стаканчик:
— Возьми чару, выпей!
— Что? — крикнул узник. — Зелье? Отрава?
— Да нет, господи спаси! Водка! Узник помолчал, а потом протянул руку:
— Ладно, давай!
Он выпил водку, уронил пустую чарку на пол и лег. Немного погодя заговорил глухо:
— Чую, вы люди не худые. Не всю душу растеряли на заплечных делах… Откроюсь вам, скажу вот что, — он с усилием приподнялся на локте, повернул к ним обезображенное лицо. — Передайте народу, что я — Болотников Иван… Исаевич нахожусь тут. А почему нахожусь — царю враг. Шел за правду народную, супротив его да бояр. Было у меня в прошлом году войско немалое из простых людей. Хотел воли для всех добиться, — он повысил голос. — Думку имел сделать так, чтобы народу жилось лучше. Да вот, — он опустил голову, — пересилили меня бояре с царем.. Схватили, пытали, сюда привезли… и глаза… глаза выкололи. Боятся, видно, моего взгляда. Все боятся! И царь, и воевода ваш, и московский сотник, что меня сюда вез… Видать, я и в оковах для них страшен!
Он опять лег навзничь — сидеть тяжело.
— И до сих пор не ведаю, как место, где нахожусь, зовется.
— Каргополь! — тихо сказал Яшка. — Город Каргополь на Онеге-реке!
— А! Слыхивал… Спасибо… сказал… А людям всем передайте, что я и перед смертью буду думать о них. О простом русском мужике, холопе, пахаре… Пусть не забывают меня.
Он умолк. Яшка, стоя на коленях на холодном полу, сказал узнику дрогнувшим голосом:
— Передадим все, что ты просишь. Люди будут знать…
Стрельцы подобрали чару, обрывки веревки и поспешно вышли. Откинули запор на двери в караулке, закрыли ставеньком окошко в комору и стали шептаться:
— Видал? — сказал Иван Яшке. — Большой человек!
— Большой. Запомнить имя надо. — Яшка тихо повторил: — Болотников Иван Исаевич… Иван… Болотников. За народ шел… Всем буду рассказывать о том!
— Всем нельзя. Надо с выбором. Надо знать, кому можно открыть тайну, — предостерег Иван.
— И то верно. С выбором. Тем, кому доверять можно, — согласился Яшка.
Оба долго молчали. Со свечного огарка на стол капало растопленное сало. За стеной ворочалась метель.
VII
Воевода и сотник пробирались к хоромам по заметенной свежим снегом тропе. Молчали. На душе у обоих было неловко. Придя домой, скинув шубы, сразу сели за стол и взялись за водку. Вскоре захмелели, взбодрились. Воевода сказал:
— Ну и задал ты мне работенку, сотник! Век буду помнить. Бывало — казнил воров, сек виноватых людишек. Но такое — не приведи господи. Страшно!..
— Государеву изменнику и поделом! Жалеть его нечего. А воеводе слюни распускать не к лицу. Али ты не муж?
— Муж-то муж, а все-таки…
— А ведомо тебе, воевода, как Ивашко Болотников дворян казнил? Ведомо, как над знатными людьми надругивался? Одних велел утопить, других вез в Путивль для казни, иных велел сечь плетьми, а опосля полуживых с позором отправлял в Москву. Государя пресветлого Шубником звал! А сколь велику смуту учинил по градам и весям!.. Жалеть ли такого изменника?
— Зло он учинил великое, верно, — согласился воевода, опасаясь продолжать разговор на щекотливую тему. — Скорей бы с ним кончать вовсе…
— Погодим. Пускай помучается, — сухо вымолвил Петрищев. — Пусть ему глазницы огнем пожжет!
— Лют ты, сотник, да, видно, служба у тя такая…
— Государева служба: пасти надо царский трон от лихих людей. Они люты, а мы лютей! Иначе нельзя.
Вскоре воевода уснул за столом. Сотник сидел на лавке, раскачиваясь и что-то бубня себе под нос. Из покоев вышла хозяйка, заспанная, небрежно одетая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14