— На-ко тебе свежего яичка. Скушаешь.
— Что вы! Ничего не надо, вы лучше подкормите дедушку.
Иероним Маркович позвал к себе Любовь Павловну:
— Теперь я помирать с вашей помощью раздумал. Мне надо повидать Густину дочку.
Дед опять отлежался, смерть от него отступила.
Усталая фельдшерица шла домой, на медпункт. На улице било темно, гулял холодный ветер. Приземистые избенки среди снегов казались нежилыми. Огней не видно. Только в избе Пастуховых краснеет зябкий свет.
Утром к ним пришел Панькин, осведомился:
— Как чувствуете себя, Иероним Маркович? Я слышал, вас ночью крепко прихватило?
— Ох, прихватило! — дед заволновался, хотел подняться, но Тихон Сафоныч сказал:
— Лежите, лежите. Вставать нельзя. — Он подвинул к кровати стул, сел. — Болит сердце?
— Слава богу, отпустило. Только слаб я стал, Тихон.
— Питаться бы вам надо получше.
В разговор вступила жена:
— Что есть — тем и кормлю. Рыба сушеная, крупы овсянки немножко еще есть… Да яички. Одна, правда, курица, ну да ему немного и надо…
— Крупа, яички — это хорошо. Меду бы ему… Я узнаю, нет ли в рыбкоопе. Был привезен для детских яслей. И еще вот вам, — Панькин достал портмоне, а из него вынул талоны на полкило сахару, килограмм крупы и сельдь. — Правление выделило вам для усиления питания. Потом еще что-нибудь придумаем.
Он подал талоны Анне.
— Спасибо, Тиша, — сказал Иероним Маркович. — Не заслуживаю я того, чтобы талоны сверх пайка. Не работник я теперь… Пользы от меня как с куриного пупка.
— Что за разговор! Вы свое отработали. Ну, поправляйтесь.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1
Выписавшись из госпиталя, Родион некоторое время служил в запасном полку. Оттуда его хотели направить на Карельский фронт, но он упросил командование, и оно разрешило ему вернуться в свою двенадцатую бригаду.
За зиму батальон поредел. Погиб командир роты, многие бойцы остались навечно лежать среди скал или попали в госпитали.
Часть, где служил Григорий Хват, отвели для отдыха и пополнения в тыл, — если можно назвать тылом небольшой приморский поселок в Тюва-губе, ежедневно навещаемый немецкими самолетами. Родион без труда отыскал свою роту, и Григорий, служивший по-прежнему отделенным, несказанно обрадовался прибытию друга.
В конце марта сорок второго года морские пехотинцы двенадцатой бригады получили приказ высадиться на южный берег Мотовского залива между губами Большая Западная Лица и Титовка, зайти в тыл обороняющимся немцам и облегчить наступление с фронта четырнадцатой армии.
Операция намечалась на 21 апреля, но из-за бездорожья и распутицы развертывание армии замедлилось, и бои начались неделей позже.
Войска обмундировали по-летнему. 27 апреля бойцы получили патроны, гранаты, сухой паек на пять суток. Во второй половине дня к причалам подошли тральщики, морские охотники, рыбачьи боты, и с наступлением сумерек подразделения двинулись на посадку.
Темными фигурами на катер спешили люди с вещевыми мешками и вооружением. Рыбацкий бот, стоявший у пирса, затарахтел двигателем. Раздалась команда:
— Приготовиться к посадке! Первый взвод и отделение разведки — на мотобот Вьюн!
— Вьюн? Неужели наш бот? — спросил Родион.
— Все может быть, — отозвался Григорий.
Да, это был бот Дорофея. Подойдя ближе, Родион узнал его по очертаниям рубки, по невысокой якорной лебедке в носу, хотя обе мачты были сняты. На полубаке можно было различить крупнокалиберный пулемет и сразу за рулевой рубкой — небольшую пушку. Родион прошел по трапу на деревянную палубу, мокрую от тумана и сырости.
Погрузка закончилась, трап убрали. Дизель прибавил оборотов. Бот окутался белым облачком дыма от выхлопа и отошел от пирса.
На палубе — ни огонька. Боковые стекла в дверях рубки зашторены. За низким бортом катилась еще по-зимнему тяжелая, холодная вода. Двигатель работал на полных оборотах.
Десантники забили всю палубу, все проходы. Сидели, стояли, прячась от ветра за рубкой. Родион сказал Хвату:
— Погляжу на рулевого. А вдруг Дорофей?
Он пробрался в нос и глянул в переднее окно. По рубке зыбился слабый свет от лампочки над столиком, где обычно лежали морские карты. Лицо рулевого в тени от абажура. Лампочка высвечивала только руки, они держали штурвал подхватом снизу. По рукам узнать человека трудно…
Рулевой чуть сутулился, наклонясь вперед. На голове — мичманка, на плечах — бушлат. Нет, пожалуй, не он, — подумал было Родион, но вот рулевой, убрав от штурвала правую руку, тыльной стороной ладони потер подбородок. Этот жест Родиону был знаком.
В рубке еще кто-то был — заметна была позади рулевого колеблющаяся тень. Родион приоткрыл дверь:
— Дорофей?!
Рулевой обернулся, и Родион увидел, что не ошибся.
— Кто там? — спросил Киндяков, не двигаясь с места.
— Я, Родион.
Дорофей передал штурвал тому, кто у него стоял за спиной, вышел из рубки и сразу попал в объятия Родиона.
— Вот так встреча! — взволнованно сказал тесть. — Ты что, с десантом?
— С десантом.
— В морской пехоте? Кем служишь?
— Пулеметчиком.
— Был ранен?
— Был. А ты давно тут плаваешь?
— С осени. Бот переоборудовали в Архангельске и послали сюда.
— Кто бы мог подумать, что наше рыбацкое суденышко в войну пригодится! — удивился Родион.
— Нас целый дивизион. Возим все — от почты, тушенки и сухарей до снарядов и мин. Побережные извозчики.
— Я здесь не один. С Хватом.
— Где же он?
— На корме.
Дорофей опять провел тыльной стороной ладони по подбородку, что бывало у него в затруднительных случаях, и неуверенно сказал:
— Очень надо поговорить с вами. Пойду скажу Котцову, чтобы постоял у руля.
Он скрылся в рубке и вскоре вернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199