– Лек повел Катю в глубь сада. – Но сначала послушай легенду. Мне рассказали ее крестьяне в тысяча девятьсот третьем году, не зная, что я сын короля. Итак, однажды Чулалонгкорн, объезжая свои владения со свитой, попал в бурю. Чтобы переждать ее, он высадился на маленьком островке, увидев там крестьянскую хижину. Гостя следовало развлечь и согреть ночью – в разгар грозы к нему привели девушку пленительно умную и красивую. Король взял ее в жены. Она стала фавориткой, чем навлекла ревность и ненависть других жен. Прошло несколько лет. Однажды она решила навестить родные края, но по странному совпадению опять налетела буря. Волны смыли рулевого, ладья перевернулась. Детей удалось спасти, но королева утонула, так как никто под страхом смертной казни не мог дотронуться до нее. Так она пришла и ушла в бурю. Это то, что рассказывают в народе, и знаешь, Катюша, здесь есть предмет для размышлений. Все и так и совсем не так. Истинно только то, что королева Сунанда утонула в грозу, путешествуя по Менаму, но плыла она с детьми не к крестьянской хижине, а в Бангпаин, свой любимый и ровной дворец, потому, что в ней было не менее голубой крови, чем в отце. Народ, склонный к мелодраме, превратил ее в Золушку, которую Чулалонгкорн сделал королевой. Может быть, в этом скрыта мечта о шансе, о счастливой случайности, о доброте монарха. Но сейчас-то ты понимаешь, что крестьянка никогда не могла бы стать женой отца?
Они подошли к мемориалу с надписями на тайском и английском:
«В память возлюбленной и оплакивая ее величество Сунанду-Кумарират, королеву-супругу, которая проводила свои самые прекрасные и счастливые часы в этом саду среди любимых и дорогих ее сердцу людей. Мемориал воздвигнут королем Чулалонгкорном, ее обездоленным мужем, чье страдание так мучительно, что в долгие тягостные часы спасением видится только смерть. 1881».
– За год до моего рождения, – продолжал Лек. – Сунанда была старшей из трех дочерей леди Пиам, ставших супругами отца. Всех трех сводные сестер Чулалонгкорна воспитывали с колыбели как королев – образование, манеры, поклонение… Иначе и быть не могло. Ты меня спрашивала, зачем нужна полигамия, тем более среди близких родных?.. Для укрепления царственной семьи. Все жены, кроме королев, были если и не принцессами, как они, то по крайней мере из самых именитых дворянских семей. Многочисленные принцы, причислявшие себя к потомкам королей, помогали цементировать верховную власть, облегчали правление. И знаешь, что удивительно для взгляда европейцев? Три родные сестры, три королевы не испытывали никакой ревности одна к другой. Сунанду я не застал, но мама и тетя Саванга очень любят друг друга и считают, что иначе не может быть. Хотя… наверное, есть крошечный тайник, где скрывается обида Саванги: она старше мамы, была матерью первого кронпринца и долгое время занимала ведущее положение, а все-таки, когда отец надумал одну из королев сделать верховной, он выбрал Саовабху.

Они гуляли по тенистым дорожкам сада. С ветки на ветку перелетали, резко покрикивая, зеленые попугайчики с черными, словно усы, полосками у клювов. В просторных клетках прыгали с качелей на лианы белые обезьянки. По газонам горделиво прогуливались павлины, ослепляя радужными перьями.
– Катюша, ты о чем думаешь?
– Да так, ни о чем… – ответила она. Не хотелось говорить Леку, что в голову опять пришла мысль о тех же пресловутых перерождениях. Кроме трех дочерей леди Пиам у Чулалонгкорна была еще одна жена в ранге королевы, его троюродная сестра. Всех он очень любил. Ну и, наверное, любил некоторых из остальных тридцати двух жен. А в следующем перевоплощении добропорядочному буддисту, при условии взаимной любви, обещано супружество с тем же человеком, только тоже перевоплощенным. Кто же будет предназначен королю?..
– Все-таки, Катрин, народ не без оснований любит отца. Я не припомню, чтобы в России после Петра Первого какой-нибудь царь ходил по деревенским домишкам, беседовал с крестьянами. А дед мой Монгкут обошел всю страну еще до коронации, будучи монахом.
Отец же иногда одевался попроще и путешествовал инкогнито с небольшой свитой. Ты скажешь, это несерьезно, но у него был «свой» крестьянин по имени Онг, которого король навещал время от времени…
Катя представила потемневшую от ветхости хижину, слабый огонек коптилки, сделанной из скорлупки кокосового ореха, и в ее дрожащем свете старого крестьянина, лущившего зерна лотоса. С легким треском лопаются скорлупки – пхи-пхе, пхи-пхе, сыплются с заскорузлых рук в незаживших шрамах от рисовых остей – недавно собрали скудный урожай. Входит неизвестный – откуда крестьянину знать, что перед ним король? Ни газет, ни фотографий… Маленькая свайная лачужка освещается множеством настоящих свечей, а на ужин вместо соленой рыбешки с соевой подливой настоящее мясо, поджаренное на решетке над угольями. И после беседы об урожае, погоде и деревенских новостях благодетель уходит, а старик в счастливом недоумении вертит в грубых руках дорогой подарок с царской монограммой и надписью «От твоего друга».
– …Ты не подумай, что это была лишь прихоть и праздное любопытство. Он принимал крестьянское гостеприимство и даже помогал готовить пищу, но главное – смотрел, как проводятся в жизнь его реформы. Еще при деде можно было купить ребенка на рынке рабов за десять пенсов, а отец полностью отменил рабство. Тебе нелепо слышать о рабах в наше время?
– Нелепо?.. Больно!
– И ты вряд ли можешь представить, сколько трудов стоило отцу проведение в новом уголовном кодексе статьи о штрафе в тысячу тикалей за содействие продаже в рабство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112